Жизнь

Самоопределение беларусского интеллектуала

1428 Владимир Мацкевич

Кто может считаться интеллектуалом? В чем разница между интеллектуалами и интеллигенцией? И почему от интеллектуалов нельзя требовать того же, что от писателей или экспертов? Мы публикуем классический текст беларусского философа и методолога Владимира Мацкевича, впервые опубликованный в 2006 году – но до сих пор актуальный.

Общественное развитие немыслимо без участия знаний, идей, идеалов, проектов, утопий, и всего того, к производству, сохранению и трансляции чего имеет непосредственное отношение некое специфическое сообщество людей, которых в последнее время все чаще называют интеллектуалами. Говоря «в последнее время», я имел в виду то время, когда на постсоветском пространстве старая советская интеллигенция стала сдавать свои позиции. Сдавать позиции в том смысле, что интеллигенция перестала производить, хранить и транслировать идеи, идеалы, знания. Причем хранить и транслировать новопроизведенные идеи и знания. Акцент здесь следует ставить на производстве идей, идеалов и знаний.

Ведь интеллигенция – в первую очередь, учителя, чиновники – продолжали сохранять ту часть культуры, которая была передана им на хранение еще в советское время. Феномен старой советской интеллигенции заслуживает специального рассмотрения. Я же здесь собираюсь рассмотреть новое явление – интеллектуалов, которые в той или иной форме противопоставляются старой советской интеллигенции. Даже если явление, которое мы называем интеллектуалами, существовало и раньше, то было время, когда интеллектуалы не выделяли себя из массы интеллигенции и не противопоставляли себя ей.

Возможно, сегодняшние интеллектуалы уже могли забыть о том времени, когда они составляли с интеллигенцией одно целое. Мне же четко помнится тот период перестройки, когда рассуждения Солженицына об «образованщине», под которой понималась та часть интеллигенции, которая и осознавала себя интеллигенцией, воспринимались как эпатаж и откровение. Период, когда будущие интеллектуалы мучительно рвали с интеллигенцией, которая породила их, достоин особого исследования. Возможно, еще найдутся историки-интеллектуалы, которые смогут предложить метод такого исследования и осуществят его. Я же пока вряд ли смогу очертить тот период и охарактеризовать его. Я в то время жил. Все это происходило со мной, я свидетель. Поэтому я охотно расскажу о том, что я еще помню из того времени, всем, кто сможет задать осмысленные вопросы.

Возможно, что интеллектуалами в конце 1980-х стали осознавать себя те, кто перестал читать советские газеты. Михаил Булгаков устами своего героя рекомендовал это еще в 1920-е годы, но кто тогда мог последовать этому совету? А в конце 1980-х и вовсе. Каждое утро интеллигенты встречались у газетных киосков и выстраивались в очереди за «Правдой», «Известиями», «Комсомольской правдой», а в Латвии, где я тогда жил, еще за «Советской молодежью», а потом и за «Атмодой». В очередях стояли именно те интеллигенты, которым до того не приходило в голову подписаться на эти газеты. Они подписывались на «Аргументы и факты», «Литературную газету» или «Московские новости». Это были еженедельники, как и «Огонек». Но за «Огоньком» времени редакторство Виталия Коротича тоже приходилось с утра занимать очередь, потому что годом ранее ни одному интеллигенту не могло прийти в голову подписаться на вульгарный «Огонек».

Так вот, интеллигенция – это те, кто стоял в очередях за газетами в годы Перестройки и читал «толстые журналы». И все будущие интеллектуалы провели немало времени в этих очередях. За исключением тех, разумеется, кто тогда еще были детьми. Чем интеллектуалы занимались еще, я не знаю. Кто чем. Про каждого отдельного из интеллектуалов это нетрудно выяснить. И надо выяснить! Причем в резкой и категорической форме: «А чем вы, господа интеллектуалы, занимались до 1991 года?»

Я знаю другое: интеллектуалы первыми перестали стоять в тех очередях. Они первыми перестали читать советские газеты. После газет настала очередь «Огонька», «Литературки», а потом и всех «толстых журналов». Интеллектуалы начали думать сами и читать только то, что сами себе определяли.

Были ли интеллектуалами те, кто писал в то время в «Огонек», «Литературную газету», «Московские новости» и в «толстые журналы»? Думали ли они сами? Это очень сложный вопрос. Был ли интеллектуалом Федор Бурлацкий, или Рой Медведев, или Симон Соловейчик (чуть не забыл «Учительскую газету» – один из флагманов перестройки)? Коротич, Черниченко, Нуйкин, Аганбегян, Заславская, Адамович?

Потом, правда, читать перестали и интеллигенты. Некогда самая читающая страна в мире переключилась на мыльные оперы по ТВ и на разгадывание кроссвордов. Читать перестали все. Или почти все, поскольку интеллектуалы перестали читать только то, что производилось советской интеллигенцией. А то, что стали писать сами интеллектуалы, советская интеллигенция не могла осилить.

Интеллектуалы возникли в недрах интеллигенции, произошли от нее или из нее, но отделились и перестали ею быть. Мы ничего не поймем про интеллектуалов, если будем путать их с интеллигенцией. Прежде чем сформулировать положительные суждения об интеллектуалах, следует обозначить, чем или кем интеллектуалы не являются, т.е. задать несколько категориальных оппозиций. На одном из полюсов каждой из оппозиций будем располагать интеллектуалов, а на втором ту категорию, которая противопоставляется интеллектуалам, т.е. чем или кем интеллектуалы не являются.

Существует шесть социально-деятельностных категорий, с которыми у интеллектуалов много общего, но существуют и принципиальные различия. Я остановился на шести перечисленных категориях потому, что именно с ними чаще всего путают интеллектуалов. Путают не просто в смысле распознавания – а в социально-деятельностных ожиданиях. От интеллектуалов ожидают и требуют того, чего нельзя или бессмысленно ждать и требовать от интеллектуалов, но что можно получить от кого-то другого, например, от специалиста, интеллигента, творца. С другой стороны, иногда уже встречаются и обратные ожидания: когда от тех, кто интеллектуалами не является, ждут и требуют того, что могли бы дать только интеллектуалы.

Интеллектуал vs. Интеллигент

Это первая категориальная оппозиция. Интеллектуалы – не интеллигенция, хотя роднит их не только происхождение, но и общие функции в отношении культуры. При том, что из интеллигенции в постсоветских странах происходят не только интеллектуалы, но также властная и творческая элита.

Интеллигенция и интеллектуалы – это основные потребители культурных ценностей. Это они читают современные книги и перечитывают классические. Собственно, то, что они перечитывают, и становится классикой. Они слушают серьезную музыку, ходят в художественные галереи, театры. Для них все это и существует. Они же транслируют культурные ценности новым поколениям, передают потребность в потреблении культурных ценностей.

Самое существенное отличие между интеллигенцией и интеллектуалами состоит в том, что интеллигенция – это категория из социально-классового дискурса, а интеллектуалы – из культурно-национального. Для пояснения этого тезиса необходимо проанализировать исторический феномен интеллигенции.

Интеллигенция – историческое новообразование, существующее со второй половины XIX в. Интеллигенция возникла в специфических исторических условиях, когда разрушалась классовая структура традиционно-феодального общества, с одной стороны, а с другой – в стране стимулировалась ускоренная модернизация. Между этими процессами возник дисбаланс, общественная динамика не успевала за процессами модернизации. В результате появилось достаточно многочисленная масса несамоопределившихся людей, выходцев из различных состояний, которые не имели ни собственности, ни наследуемого дела или профессии. В России этих людей так и называли – разночинцы.

При всех различиях в происхождении разночинцев объединяло хорошее образование, которое давало им не только средства к существованию, но и определяло образ жизни. Он не просто был связан с интеллектуальным трудом, что дало возможность писателю Бабарыкину назвать их всех интеллигенцией, но и поисками своего места в социуме. Утратив классовую и социальную определенность, разночинцы-интеллигенция не могли найти себя ни в этносе, ни в нации. Этнически разночинцы были также разнообразны, как и сословно. Эти люди в Российской империи происходили из самых разных этносов: осевшие в России немцы, поляки, беларусы, украинцы, евреи. Плюс поповские дети финно-угорских и тюркских народов, выходцы с Кавказа. Все они, включая самих русских, имели космополитическое квазиевропейское образование, которое отделяло их от этносов, из которых они происходили.

Разночинцы на картине Владимира Маковского «Вечеринка»

 

Стоит подчеркнуть, что это было не совсем европейское образование, а именно квазиевропейское. В массе своей разночинцы-интеллигенция получали образование на русском языке, при слабом владении иностранными и классическими языками. Образованные дворяне в России знали языки, но не имели систематического образования, а разночинцы уже не знали языков, поэтому получали образование в отрыве от первоисточников, по переводам на русский язык и пересказам. Математическое, естественно, техническое образование от этого не страдали, но гуманитарное, философское и теологическое теряли очень многое.

Эти потери не сводятся только к гуманитарной (и правовой) безграмотности. В образовании российской интеллигенции образовался серьезный морально-этический пробел, имевший глубокие последствия. Этот недостаток ощущался очень остро, поэтому российские разночинцы-интеллигенция были буквально зациклены на морально-этических проблемах. Эти проблемы их мучили, но они не могли найти им адекватного разрешения. Российская философия, которая находилась в зародышевом состоянии, отвергала длительную европейскую схоластическую традицию и не понимала европейской философской классики.

Некоторое время морально-этические поиски разночинцев-интеллигенции велись в художественной литературе. Только для интеллигенции писатели были «инженерами человеческих душ». Гипертрофированная роль художественной романистики и литературной критики в мировосприятии разночинцев-интеллигенции привела еще к одному разрыву. Разночинцы, оторванные от социальных и этнических корней, оторвались еще и от реальности. Романная жизнь стала для них реальнее обыденной.

Особенно ярко это проявлялось в идеологии народничества (хотя эта идеология получила свое название от маленькой организации «Народная воля» и от увлечения разночинцев «хождением в народ», распространена она была настолько широко, что стала практически общим мировоззрением). «Народники» ходили в народ, жили среди народа, но представляли его себе по сентиментальным и пасторальным романам, а не формировали представление на основе собственного опыта. Разночинцы-интеллигенция, в частности народники, отделяли себя от народа, противопоставляли себя ему, поэтому понятие нации – общности всех сословий, классов, социальных слоев и групп – всегда оставалось для российских разночинцев-интеллигенции абстракцией.

Разночинцы-интеллигенция рассматривали народ и нацию как объекты своего отношения, например, любви и заботы, а не как рамку для самоопределения и самоидентификации. Самоопределялись же они поначалу как космополиты, затем этот космополитизм стал имперской идентичностью. Имперские симпатии и космополитизм для разночинцев-интеллигенции роднило то, что и то, и другое позволяло снять с себя этническую привязанность и социально-сословную принадлежность, избавиться от обязательств с ними связанных. При этом мировоззренческий империализм был более предпочтительным, поскольку позволял и любить, и ненавидеть, т.е. был более полным. Причем, все мировоззрение разночинцев-интеллигенции было соткано из противоречий и нестыковок. Так, российская интеллигенция считала себя европейцами в азиатской стране, при этом боялась и ненавидела Европу куда больше, чем тот азиатский народ, которому они себя противопоставляли.

Когда в России стал распространяться марксизм, он встретил благодатную почву, которй стала огромная масса образованных, но деклассированных, денационализированных, деморализованных разночинцев-интеллигенции. Марксизм как мировоззрение и социал-демократия как идеология давали интеллигенции все, чего ей недоставало в культуре народа, из которого она происходила, и то, что она не могла взять из общеевропейской традиции: мировоззрение, основания для самоидентификации, мораль, цели, рамки и принципы деятельности. Далее интеллигенция стала воспроизводить саму себя как самостоятельный социальный феномен, транслируя приспособленный для своих нужд марксизм как свой собственный интеллигентский менталитет.

Я так подробно расписал историю возникновение российской интеллигенции не только потому, что образованные беларусы, поляки, евреи Северо-Западного края Российской империи составляли значительную часть разночинцев-интеллигенции, расселенной далеко за пределами бывшего Великого Княжества, в первую очередь в обеих столицах империи. Дело в том, что формирование российской интеллигенции – это самый яркий пример явления, встречающегося во всех странах, которые попадают в ситуации модернизации и пытаются догнать развивающуюся Европу.

Интеллигенция в любой стране – это масса образованных по-европейски людей, которые с трудом вписываются в контекст традиционной национальной культуры. Если такое представление может показаться некоторым упрощением, то можно усложнить его таким образом: интеллигенция – это арьергард эпохи Просвещения в тех странах, которые не успели решить задачи и завершить процессы, начавшиеся в эпоху Просвещения, или вовсе не переживали эту эпоху. То есть интеллигенция существует только в европейской периферии, в странах и культурах, развивающихся по европейскому образцу, но задержавшихся в своем развитии. В странах и культурах, которые избирают принципиально неевропейский путь развития, интеллигенции нет – например, в странах с доминированием исламского фундаментализма.

Другой вопрос, возможен ли в эпоху глобализации принципиально неевропейский путь развития? В исторической эмпирике это открытый вопрос. Пока мы имеем дело с колебаниями и шараханьем отдельных стран между модернизацией и фундаментализмом. Как правило, фундаментализм побеждает в тех странах, которые пережили интенсивный, краткий, но не очень удачный период модернизации. Смена направлений на модернизацию или на фундаментализм происходит из-за частой смены политических режимов, а срока действия режима явно недостаточно для проявления такого явления как интеллигенция, или для ее полного уничтожения – даже если уничтожение интеллигенции происходит в таких масштабах, как в Камбодже при режиме Пол Пота или во время «культурной революции» в Китае. Поэтому, в некотором смысле этого слова, об интеллигенции можно говорить только в странах, находящихся в сфере сильного влияния западноевропейской культуры и цивилизации: это Центральная и Восточная Европа, Россия, Средняя Азия, Закавказье, Турция и, частично, Средиземноморье.

В Западной Европе интеллигенции нет. Там разложение феодализма и складывание современных наций протекали синхронно и согласованно. А эпоха Просвещения хоть и оставила ряд неразрешенных проблем в наследство современным нациям Западной Европы, была завершена позитивно.

Вспомним несколько исторических задач, которые решались в спорах, конфликтах и ​​войнах эпохи Просвещения, без того, чтобы углубляться в их анализ, а лишь для того, чтобы выявить те факторы, которые ведут к формированию либо слоя интеллектуалов, либо к появлению интеллигенции:

– В эпоху Просвещения преодолевался разрыв между аристократической высокой и плебейской низкой культурой, снимались противоречия между ними. Если этот разрыв ликвидировался, то возникали национальные культуры, в которых в единстве разнообразия сосуществовали, обогащая друг друга, и деревенский фольклор, и городские субкультуры, и то, что сохранилось от космополитической высокой культуры. Причем формы сохранения, трансляции и творчества в культуре становились авторскими для всех уровней и жанров. Исполнители народных песенок и оперных арий различались не социальным статусом и престижем, а только размером гонораров. А гонорары, в свою очередь, зависели не от избранного жанра, а от популярности и востребованности. У тех народов, которым не удалось преодолеть этот разрыв, национальной культуры так и не сложилось. Существовала народная культура и европеизированная культура образованных людей. На базе последних и складывалась интеллигенция. Если культуру народа и культуру интеллигенции связывал один язык, то, хотя и с трудностями, такие народы сформировали современную нацию. Если, как у беларусов, народная культура и культура интеллигенции в течение нескольких поколений существовали на разных языках, то формирование нации существенно осложняется, если вообще возможно.

– В эпоху Просвещения разум стал фактором управления общественными процессами. К XIX в. право принятия важнейших решений в государственных и общественных делах было сословной привилегией, а культивирование разума и мышления считалось прерогативой некоторых цехов или гильдий, фактически приравненных к ремесленным (например, средневековые университеты, позже к ним добавились объединения ученых академии, гильдии юристов). В XVIII в. от монархов и правителей-аристократов, которые принимали решения, стали требовать разумного обоснования. Реализация этого требования привела, с одной стороны, к отмене аристократических привилегий, с другой - к публичному культивированию разума и мышления, в отличие от корпоративно-гильдийного. Там, где эта задача была решена, интеллектуальная деятельность стала необходимой в публичной жизни, а занятия интеллектуальной деятельностью не считались чем-то уникальным. Сохранялись традиционные институциональные формы для употребления разума и мышления, они легко достраивались новыми институтами. Образованные люди, занимающиеся интеллектуальным трудом, идентифицировали себя, в первую очередь, с этими институтами (например, институт профессии), и не рассматривали себя участниками некой общности людей, объединенных только наличием образования. В странах, где принятие важнейших решений остается привилегией аристократии, или позже, к концу XIX в., узурпируется бюрократией, а интеллектуальная деятельность не имеет институциональных форм, наличие у человека образования становится достаточным для общественной самоидентификации. Образованная публика, независимо от происхождения (те же самые разночинцы), начинает ощущать себя особой социальной группой – интеллигенцией.

– В эпоху Просвещения легитимируется частная собственность и частная жизнь, автономизируется лицо. В странах, которые успешно выполнили эту задачу, четко различается публичное и частное. Никто, включая государство, не может посягать на частную собственность, точно так же никто не может вмешиваться в частную жизнь и пытаться влиять на частное мнение человека. Ум и мышление относятся к частной жизни, к сфере автономной личности, так же, как и верования, идеалы, вкусы и предпочтения. Но продукты и результаты интеллектуальной деятельности могут предъявляться публично. Складывается публичная сфера употребления разума и мышления. В странах, где автономия личности, частная жизнь и собственность с трудом выделяются из публичной сферы, довольно распространены попытки навязывания другим своих взглядов, вкусов, идеалов. Более того, возникает особая прослойка людей – интеллигенция – которые считают своей общественной задачей и жизненной миссией «сеять разумное, доброе, вечное», просвещать других. Не просвещать сферу публичного, общего, политического – от чего эта изолированная, а просвещать отдельных людей или целые сообщества, не беря во внимание автономию личности.

Этих трех факторов более чем достаточно, чтобы показать кардинальные различия между интеллектуалами и интеллигенцией.

Таким образом, интеллектуал отличается от интеллигента не своими качествами и достоинствами, а условиями своей жизни и деятельности.

Интеллектуал вписан в социальную структуру, интегрирован с другими социальными позициями и ролями, хорошо адаптирован к разнообразному социальному окружению. Интеллигент хорошо чувствует себя только в среде себе подобных, поисками этой среды он и занимается всю жизнь. Интеллектуал не выделяет себя из народа, нации, общества. У него не существует проблем с самоопределением и идентичностью. Интеллигента же эти проблемы сопровождают всю жизнь, поскольку жизнь его протекает в проблемном обществе, устоявшихся нациях.

Западноевропейские нации обходятся без интеллигенции. Почему именно эти страны успешно решили проблемы и парадоксы Просвещения, можно разбираться отдельно. Так же, как и отдельно выяснять, какие именно нации относятся к Западной Европе, а какие – нет. Кто-то локализует Западную Европу по территории, на которую распространялось в конце эпохи Просвещения действие Кодекса Наполеона – правовой системы, вобравшей в себя идеи Просвещения. Кто-то проводит границу по распространенности принципа майората, ведь благодаря действию этого принципа проблемы, мучающие взрослых интеллигентов, решаются на уровне семейного воспитания детей.

Для обсуждения всех этих вопросов формат статьи явно мал. Мне этот экскурс в историю формирования интеллигенции нужен для того, чтобы сформулировать простой тезис-гипотезу. По мере интеграции стран Средней и Центральной Европы в объединенную Европу масса интеллигенция будет сокращаться. И в общественной жизни все большее значение будут приобретать интеллектуалы – люди, оперирующие разумом и мышлением в публичной сфере, делающие в публичном пространстве интеллектуальную работу нации, но не вмешивающиеся в частную жизнь людей.

В Беларуси же пока интеллигенция доминирует в общественной жизни. Это доминирование проявляется не только в контроле интеллигенцией всей сферы идеологии, СМИ и образования. Это выражается в запрете на публичную интеллектуальную деятельность. Интеллектуалы в Беларуси уже есть. Они не просвещают народ, не навязывают обществу своего мнения. Они занимаются своей профессиональной деятельностью, но продукты этой деятельности, своей интеллектуальной работы, они стремятся сделать публичным достоянием, пытаясь повлиять таким образом на принятие важнейших решений в стране.

Именно в этом проявляется самое острое противостояние интеллигенции и интеллектуалов. Интеллигенция предлагает всему обществу свое мнение как самое просвещенное, а интеллектуалы всего лишь хотят, чтобы их мнение учитывалось при принятии общественно значимых решений. Особенно ярко это проявляется во время референдумов, которые нередко проходили в нашей стране. Пока интеллигенция навязывает свое мнение широким слоям общества, интеллектуалы считают неразумными и решения референдумов, и сами референдумы как способ принятия решений.

Пока беларусское общество уклоняется от европейской интеграции, у беларусских интеллектуалов нет шансов стать влиятельной силой в обществе. Беда еще и в том, что у интеллектуалов практически нет и не может быть единой позиции, даже в отношении европейской интеграции. Многие интеллектуалы хорошо видят недостатки и пороки объединенной Европы. Но евроскептицизм беларусских интеллектуалов имеет совсем другую природу, нежели еврофобия беларусского интеллигенции.

Отличию интеллектуалов от интеллигенции пришлось уделить так много внимания, потому что на современном этапе развития нашего общества интеллектуалы и интеллигенция не просто имеют много схожего между собой, они теперь и конкурируют за влияние в культурном процессе, и эта конкуренция может иметь очень важные последствия для судьбы страны и нации. Дальнейшие категориальные оппозиции разобрать и сформулировать гораздо проще.

Интеллектуал vs. Творец

Иногда интеллектуалы что-то создают. Но это не составляет сути их существования. Суть интеллектуалов как раз в потреблении. Они не создатели, а потребители. В том числе и интеллектуальных продуктов. Интеллектуалы ровно настолько интеллектуалы, насколько они потребляют интеллектуальную продукцию. Они читают философов и мыслителей прошлого. Читают для того, чтобы выносить суждения в современности. Если интеллектуалы потребляют современную информацию, то они предпочитают аргументы фактами. Их интересуют не столько события, сколько причины и объяснения их, не столько решения, сколько обоснования решений.

От интеллектуалов часто ждут и требуют действий, поступков или артефактов. Иногда интеллектуалы даже совершают действия, поступки и создают артефакты: пишут книги, снимают фильмы, создают новые учебные курсы, разрабатывают стратегии, концепции и программы. Но это их факультативная, а не главная функция.

Главная миссия интеллектуалов – выносить суждения. Не просто высказывать свои частные мнения, а публично демонстрировать рассуждение, чтобы публично же презентовать результаты интеллектуальной работы – суждения, претендующие на всеобщность.

Ноэм Хомский не может сам прекратить войну на Балканах, но его суждение об этой войне доводится до широкой публики и влияет на принятие государственных решений. Не важно, прав он или не в своем суждении: существенно, что это суждение разумно, а не эмоционально, свободно, а не ангажировано. И этому суждению должно быть противопоставлено такое же разумное и свободное суждение. Интеллектуал способен на такие суждения не потому, что он их создает сам, а потому, что он их выносит на основании предшествовавшего потребления интеллектуальной продукции, а не бульварной прессы, не идеологических агиток.

Антиинтеллектуализм беларусского элиты и интеллигенции проявляется не в том, что они чего-то не творят, а в том, что они не читают, не употребляют интеллектуальной продукции. Поэтому и суждения их не интеллектуальны. Мысль о том, что происходит в стране, можно сформировать и на основе телепередач БТ. Но полноценного суждение не сформировать без знания Аристотеля, Канта, без критики мировоззрения Алеся Адамовича, без оспаривания суждений Валентина Акудовича.

Интеллектуал vs. Обыватель

В этой категориальной паре сложность не в том, чтобы указать на различие, а чтобы понять сходство. Дело в том, что известное противопоставление интеллигенции и обывательства (филистерства) заимствовано беларусами от русской интеллигенции и зачастую переносится и на интеллектуалов. Но интеллектуал НЕ противопоставляется обывателю, как ни противопоставляется народу, другим социальным ролям и функциям. Интеллектуал разделяет обывательские идеалы и ценности, идентифицирует себя с народом. Интеллектуал живет так же, как живут его соседи. У него такая же семья, такой же дом (квартира), машина, мебель, телевизор, даже диплом о высшем образовании. Незначительные различия можно найти в том, какие каналы включат люди в телевизионном приемнике, какие книги стоят на полке в одинаковых книжных шкафах, какие книги валяются по утрам у изголовья. Но эти различия укладываются просто в диапазон индивидуальных различий.

То есть в частной жизни интеллектуал может ничем не отличаться от любого другого обывателя. Они различаются в публичной жизни. У большинства людей публичной жизни почти нет или она сведена к минимуму, тогда как интеллектуал обязан вести публичную жизнь. Без этого он вообще не отличается от обывателя, либо превращается в маргинального шизофреника.

Интеллектуал vs. Специалист, эксперт

Публичная презентация ума и мышления часто затрагивают весьма специфические области знания. Суждения в специфических областях пытаются монополизировать специалисты. Экономисты рассуждают об экономике, экологи – об экологии, молочники – о молоке, газетчики – о газетах, военные – о войне. Интеллектуалом следовало бы судить об интеллекте. Но как раз это очень мало интересует интеллектуалов. Суждения интеллектуалов часто пытаются дезавуировать именно на основании того, что это не суждения специалистов. Но для того интеллектуал и является потребителем сложной интеллектуальной литературы, чтобы развивать в себе способность разбираться в самых сложных вопросах не хуже специалистов. Не хуже, хотя и иначе, чем специалисты.

Как правило, интеллектуал может быть специалистом в одной или нескольких областях. Но не это делает его интеллектуалом. Сделав карьеру в определенной профессии, интеллектуал занимает специфическое место в структуре профессии. Чаще всего это место с функцией рефлексии и осмысления самой профессии, это метапозиция, а не позиция специалиста. Это позволяет ему работать с распредмеченными знаниями, в распредмеченных формах. И не только работать, но и вести коммуникацию с другими профессионалами, которые занимают аналогичные позиции в других профессиях или системах деятельности.

Преодолевая специализацию, выходя за рамки специалиста профессионал не оставляет профессию, не становится философом или методологом. Он просто становится достаточно свободными и оснащенным для занятий другими, самыми разнообразными делами. Будучи оснащенным и свободным для межпрофессиональной коммуникации он готов для публичного употребления своего интеллекта. Выходя в публичное пространство, он становится интеллектуалом. Выход в публичное пространство требует определенной степени известности, популярности, репутации, без этого интеллектуалов не бывает. Если же в публичной ситуации требуется мнение специалиста, то это может быть и никому не известный специалист.

Указанное выше суждение Хомского о войне на Балканах не является мнением известного лингвиста (специалиста высшей квалификации), но мнением интеллектуала. При этом Хомский не специалист в военных вопросах или международных отношениях. Он не специалист в вопросах, о которых рассуждает, но и то, в чем он специалист, в этом случае никак не востребовано. Не стоит требовать от интеллектуалов того, что следует требовать от специалистов, и наоборот.

Интелектуал vs. Художник, писатель, деятель искусств

Интеллигенция сформировала ряд архетипов общественного сознания, которые оказываются живучими. В частности, к таким архетипам относится гипертрофированная роль искусства в осмыслении общественных и политических процессов и явлений. В обобщенном виде этот архетип не выдерживает критики, но есть в мире искусства одна позиция, о которой я уже упоминал выше, рассматривая генезис русской интеллигенции, которая долгое время претендовала на высший авторитет по всем вопросам. Это писатели. Хорошо бы только писатели, которые препарируют общество из-за недостатка научных знаний об этом обществе, чем занимались романисты XIX и XX вв. Но для интеллигенции «поэт в России больше, чем поэт».

Нисколько не умаляя роли, места и значения художественного творчества – и поэзии в частности – в духовной жизни человечества, хочется просто напомнить, что не стоит смешивать и путать одно с другим. Публичное предъявления разума не может строиться на поэтических метафорах и гиперболах. Но долгое время, когда интеллектуалы не могли проявиться в Беларуси, их функцию выполняли писатели. Это не равноценная замена. Но привычка осталась. До сих пор вместо осмысления и рациональной аргументации, нет-нет да и выскакивают поэтические образы. И не только у поэтов, но и у людей, претендующих на роль интеллектуалов.

Интеллектуал vs. Клерк, наемник, слуга

Это самая простая категориальная оппозиция, но и самая опасная. Публичная презентация ума может быть только свободной и неангажированной. Возможно, что этот тезис даже и не требует какой бы то ни было аргументации – так много на эту тему сказано и написано. Однако тенденция использования интеллекта в сервильной функции не исчезает. Возможно, она будет существовать вечно, по крайней мере, пока люди будут стремиться к власти и деньгам. Интеллектуальное обоснование и оправдание действий политиков, военных, чиновников всегда и везде пользуется большим спросом.

Беларусь – не исключение. В стране много умных, образованных, креативных людей. Государство и бизнес всегда будут привлекать таких людей на службу и работу. Это здорово и хорошо, это необходимо, чтобы государство и бизнес развивались. Но, поступая на службу, человек теряет свою автономность, он становится частью некоего надличностного субъекта, сверхчеловеческого образования.

Но ведь именно в контроле над таким субъектом и состоит функция публичного употребления разума!

Я далек от того, чтобы предлагать интеллектуалам никогда не наниматься на службу, не становиться чиновниками или функционерами в бизнесе. Наоборот, я бы только приветствовал такое государство и такой бизнес, которые привлекали бы интеллектуалов. Но любой государственный чиновник и социально ответственный бизнес обязаны публично представлять обоснования своих действий и решений. Публично – то есть в медиа, в публичных выступлениях, в дискуссиях. Они должны вступать в коммуникацию со свободными интеллектуалами. Совсем не факт, что в такой коммуникации, в серьезных дискуссиях свободные интеллектуалы окажутся умнее и сильнее толковых и умных чиновников. Но не в том же дело, чтобы выяснить, кто умнее, чиновник или интеллектуал! Дело в том, чтобы ум и интеллект использовались при принятии важнейших для нации и для страны решений.

Сегодня в Беларуси интеллектуалы не у дел. То есть задачи Просвещения мы в нашей стране всё еще не решили.

И беда даже не в том, что диктатура и авторитарный режим не дают интеллектуалам слова, не дают возможности поучаствовать в принятии решений на национальном уровне. Беда в том, что интеллектуалы от этого устраняются. Они бегут от своей социальной функции и миссии. Кто-то бежит в художественное творчество. Кто-то – в узкую специализацию, кто-то принимает сервильной функцию и интеллектуально обслуживает чужие решения и действия. Большинство же находится в предрассудках советской интеллигенции, бессильной, безвольной, сентиментальной и резонёрской.

Однако важно, что интеллектуалы в Беларуси уже есть. Не просто умники и умницы – а публичные фигуры. Стоило бы начать и действовать публично.

Текст был опубликован в журнале ARCHE в 2006-м году. Публикуется с разрешения автора и издания.

Читайте дальше:

Давайте не делать того, чего хочет от нас режим

Как беларусский политический режим превратился в организованную преступную группировку

Глобальное потепление после холодной войны

Комментировать