Арт

Шляпа, оставленная на антресоли. Швейцарский дневник

3351 Виктор Мартинович

Виктор Мартинович в Швейцарии. Фото: Ilana Alig

 

Любой житель Цюриха расскажет по секрету, что все деньги этого мира хранятся примерно в 10 метрах под Параденплатц. Три колосса: Credit Suisse, UBS, HSBC собрались в кружок на съезде с Банхофштрассе. Внизу – метры стали и брони, над ними – грунт, над грунтом – трамвайное кольцо. Если бы я писал детектив об ограблении века, сюжет разворачивался бы в Цюрихе на Параденплатц. Впрочем, вокруг любого магазина (не обязательно ювелирного) на Банхофштрассе можно строить сюжет про ограбление века.

 

Познакомился с Томасом Бодмером – легендарным переводчиком Джулиана Барнса на немецкий язык, редактором и издателем. Его жена Беттина – художница, смягчающая впечатление от резковатого в суждениях Томаса. С Томасом нужно спорить – только тогда он начинает тебя уважать. Томас объясняет, что знаки на серебряных держательницах для салфеток – фамильные гербы рода Беттины. Когда Беттины нет в комнате, он сообщает, что Беттина была приятно впечатлена моей манерой вставать из-за стола всякий раз, когда в залу заходит женщина. «Где тебя этому научили? Это семейное? У нас так уже не делают даже в лучших домах», – признается Томас. Я рассказываю ему, что в Беларуси так просто принято, это считается вежливым во всех семьях.

 

«Историю сотворения мира в девяти с половиной главах» Джулиана Барнса я прочел еще студентом. Эту книгу рекомендовал Борис Гребенщиков, которым я тогда восхищался.

 

Ездил в Вильнюс преподавать, забыл в Литве перчатки, обнаружил это, лишь вернувшись. В любом другом дорогом городе мира я бы пошел в сэконд-хэнд и приобрел там подстраховочный вариант за десять центов. В Цюрихе в сенконд-хэндах продают подержанные фрачные пары за 700 евро, цилиндры за  500 евро и бальные платья за 1200. Стоимость перчаток (светло-охристая лайка) начинается от 200 франков.

 

Количество красивых женщин в городе всегда прямо пропорционально количеству денег. Чем богаче – тем больше. Циник бы сказал, что первое притягивает второе, но я уверен, что второе формирует первое. Деньги тянутся к красоте, а не наоборот. Только не спрашивайте меня, как это работает.

 

Моя любимая пекарня находится в районе Кройцплатц, хлеб тут делают по семейному рецепту, которому 400 лет. В беларусском Фейсбуке читаю восторги об очередном чудесном хлебопекарном стартапе в Минске. Я хочу вернуться к этому вопросу через 400 лет.

Виктор Мартинович в Швейцарии. Фото: Ilana Alig

 

Говорят, Ульрих Цвингли очень гордился выбеленными стенами цюрихских храмов. Реформация тут не оставила шансов средневековым фрескам. Фризы над арками и несколько чудом сохранившихся фигур святых – все, что осталось. Барокко было очень странным ответом католицизма на протестантскую борьбу с интерьерными излишествами. Впрочем, не дополнительные ли подати для украшения собора св. Петра Микеланджело заставили когда-то Мартина Лютера придумать реформацию?

 

Сходили с Томасом и Беттиной в «Ксеникс» на «Юность» Паоло Соррентино. Наблюдая за швейцарской публикой, понял, что настоящий интеллектуал – тот, кто в кинотеатре смеется громко, невпопад и всегда досматривает титры до конца.

 

Выступил с чтениями в Зальцбурге. Литературный дом Зальцбурга расположен в таверне 17-го века, описанной Леопольдом Моцартом в письме своему сыну, Вольфгангу Амадею. Леопольд засвидетельствовал, что их компания так ужралась винчиком, что сражалась в большом зале на втором этаже попарно, на плечах друг у друга (нормально пили эти Моцарты!). В процессе они обрушили люстру. Вот этот зал, вот здесь висит люстра, а здесь – сцена, с которой я сейчас буду рассказывать про роман «Мова». Уезжая, я покупаю себе широкополую фетровую шляпу. Вернувшись в Цюрих, вдруг явственно понимаю, что не возьму ее в Минск. Это здесь я – в шляпе и на сцене. В Беларуси я – невзрачный прохожий. Пожалуй, я дорожу своей неприметностью.

 

Моя страна сошла с ума: в Минске арестован Алесь Яўдаха, продавец беларусских книг, для магазина которого я несколько раз подписывал «Озеро Радости» и «Мову». Алеся взяли люди в масках на выходе с церемонии вручения литературной премии «Дебют». Также задержан Мирослав Лозовский, сотрудник моего издательства «Кнігазбор». Мирослав организовывал мои чтения в областных центрах. Я не верю, что книгоиздатель и книготорговец могли быть в чем бы то ни было виновны. Их выбрала Вавилонская лотерея для того, чтобы испугать остальных.

 

Долго разговаривали о беларусских событиях с Томасом и Беттиной. Потом мы остались с Томасом вдвоем на кухне. Я заметил на стене над столом фотографию Джулиана Барнса рядом с красивой женщиной. Томас говорит, что это – Пэт Кавана, жена Джулиана. Женщина, которой Барнс посвятил все свои романы. Фото сделано в Венеции. Автор фото – сам Томас Бодмер. Пэт была агентом Джулиана, Томас с ней часто общался по издательским делам Джулиана. «Она очень красива», – искренне выдыхаю я. «Она была очень красива», – с нажимом поправляет меня Томас. Я глотаю кофе и всматриваюсь в своего нового друга. О некоторых вещах лучше не спрашивать. Беттина рекомендует мне «Уровни жизни» – роман, написанный Барнсом после того, как умерла Пэт Кавана. Роман об утрате. И о воздухоплавании. Я про этот роман даже не слышал.

Виктор Мартинович в Швейцарии. Фото: Ilana Alig

 

Томас ходит в темно-серой шляпе с округлой тульей. Я рассказываю ему, что Беларусь – страна шляп, запертых в шкафах. Едва ли не у каждого мужчины есть шляпа, которую он стесняется носить.

 

В Берлине и Вене мусор нужно только сортировать, в Амстердаме, чтобы открыть мусорный бак в домовладении нужно вставить ID-карточку, в Цюрихе мусор нужно складывать в «Цюрихзак»: десять 35-литровых пакетов стоят 25 франков. По три доллара за вынос. Мусор программирует быт: тут не выкидывают вещей, которые еще кто-то может использовать. Гуманизм в людях пробуждается быстро, если за его отсутствие приходится платить. Прямо сейчас у подъезда моего дома мокнет под дождем прекрасное кожаное кресло изумрудного цвета на латунных ножках, артефакт из 1970-х. Жаль, что не существует портала, позволяющего перемещать выброшенные в Цюрихе вещи прямо в Беларусь.

 

Прочел лекцию о Толстом для франко- и немецкоязычных студентов Бернского университета. Это очень необычно, цитировать «Смерть Ивана Ильича» по английскому переводу и смотреть, как магистранты ищут в своих книжках французские аналоги фрагментов. Долго спорим о том, почему писатель не может быть практикующим буддистом.

 

Вход во Фраумюнстер сделали платным: посмотреть на витражи Шагала отныне стоит пять франков. Цинизм в том, что пять франков названы «обязательным пожертвованием». Интересно, что бы сказал об этом Марк Шагал, создававший красоту для всех, а не для тех, у кого есть пять франков. Что сказал бы об этом Иисус Христос я, пожалуй, могу догадаться.

 

Собираюсь в дорогу. Томас и Беттина приглашают к себе на ужин. После горячего и перед десертом Томас говорит, что у него есть для меня подарок. Книга в сероватой мягкой обложке. Levels of Life. На второй странице – подпись Джулиана Барнса: «Виктору Мартиновичу. По-английски этот текст лучше». «Мы рассказали Джулиану про нашего нового друга из Беларуси. Он пошел в магазин в Лондоне, купил книгу и подписал ее тебе. Почта доставляла ее в Цюрих две недели. Мы очень боялись, что не успеем ее вручить».

 

Прячу зальцбургскую широкополую шляпу на антресоли. Я надел её ровно два раза.

 

Лечу домой через Вильнюс, в автобусе после границы обращаю внимание на цвет неба. Никогда не думал, что небо над Беларусью может чем-то отличаться. Лазурь нежней, чем там, в Альпах. Наше небо написано акварелью, испанское и итальянское – маслом, швейцарское – темперой. Беларусь – это шиферные крыши, бетонные фонарные столбы и темно-зеленые заборы.

 

Приехав, скучаю ровно по тому же, по чему скучал в Цюрихе – по хлебу. Там – по беларусскому, здесь – по швейцарскому. Иду в ту самую стартапную пекарню. Хлеб оказывается хрустящ, но кисловат.

 

Сходив в родной банк выясняю, что не могу получить деньги за прочитанные в Бернском университете лекции, так как банк не поддерживает IBAN. Долго объясняю это бухгалтерии Бернского университета, они мне, кажется, не верят. Наконец, нахожу формулировку, которая понятна и исчерпывающа: this is weird, weird Belarus. Мой издатель продолжает сидеть в тюрьме, как и книготорговец. Моя шляпа осталась в шкафу в Цюрихе. Я люблю свою родину.

«Журнал» также рекомендует:

Виктор Мартинович. Берлинский дневник

Виктор Мартинович. Урок тоталитарной лингвистики

«Озеро Радости». Время Возвращения

Комментировать