Арт

«Аномия». Похороните нас всех за плинтусом

Кадр из фильма «Аномия», режиссер – Владимир Козлов

 

В кулуарах последнего «Лістапада» разыгрался едва заметный для столичной богемы скандал. Победу в документальной категории Национального конкурса, где традиционно соревнуются друг с другом беларусские кинематографисты, жюри отдало российской «Саламанке» – гипнотически вдумчивому наблюдению за бытом ортодоксальных протестантов, спрятавшихся от цивилизации в самом сердце Мексики. Сняли эту монохромную красоту Александра Кулак и Руслан Федотов – дуэт витебчанки и могилевчанина. Что не уберегло их и организаторов конкурса от гневных выпадов критиканов, рассуждавших, насколько этническое происхождение автора позволяет считать его зарубежное творчество национальным.

Ответим сразу – позволяет. В противном случае Старый Свет давным-давно бы перегрыз глотку Новому из-за дележа наследства, оставшегося от нескольких поколений выдающихся ученых и деятелей искусств, не успевших при жизни определиться, к какой стране принадлежат их заслуги. К тому же радикальное восприятие «национального» грозит будущему поколению и вовсе остаться без солидного куска культурного кода. Чтобы этого не произошло, либеральное благоразумие должно одержать верх над консервативными эмоциями.

Не исключено, что неприятный казус с «Саламанкой» мог разыграться и с другой, тоже на первый взгляд «условно беларусской» картиной – «Аномией» бывшего могилевчанина, а ныне москвича Владимира Козлова. Ее планировали, но не успели «впихнуть» в последний вагон отборочной кампании «Лістапада».

Добралась картина до наших экранов только три месяца спустя, в рамках показов инициативы «Сваё кіно». Впрочем, сложись фестивальная судьба «Аномии» иначе, конфликт на национальной почве все равно бы не удался. Режиссер в ответ на каверзные вопросы уверенно называет себя беларусом, который живет, пишет и снимает в России. А вдохновение черпает из самой жизни.

Вначале было слово. Владимир Козлов начал свое творчество как писатель, работающий в жанре так называемого «грязного реализма». В своих книгах он дотошно документирует нелицеприятные стороны жизни постсоветского общества.

«Журнал» также рекомендует:

 

Дезориентация молодежи, подавленная агрессия старшего поколения, попытки обнаружить Клондайк в перепродаже польских товаров – эти и другие темы стали магистральными в прозе писателя.

Автор «Гопников» начал системно экспериментировать с кино последние четыре года. Для него это еще один канал коммуникации с аудиторией – и инструмент для аргументации личной позиции. Так случилось с «Десяткой» и «Кожей», ставшими экранизациями одноименных повестей.

С «Аномией» история несколько иная – первоисточник формально отсутствует. Что не мешает сюжету отобразить всю полноту отчаяния автора от российской действительности.

В черно-белом спальнике Калининграда живут Аня и Оля. Близкие по духу и интересам подруги развлекаются, как могут: отправляются в алкогольный заплыв по местным рейвам, а после за деньги ублажают залетных барыг.

Оле в жизни повезло больше – поступила в университет, где читают лекции про «особую историческую миссию России» и коварство западных соседей. Аня – кассир в крупном городском супермаркете. И ей приходится выслушивать разглагольствования покупательниц, ностальгирующих о душевности советской эпохи. Союз замученных скукой нигилисток кажется монолитным до момента, пока на горизонте не появляется Игорь с задатками альфа-самца.

«Аномия» действует с таким же лобовым напором, как и уличная шпана из подворотни –  бьет смотрящего в лицо, стремительно роняет на изгаженный асфальт, оставляя еще долго лежать в полуобморочном состоянии. Плакатная простота актерских образов и разворачивающихся между ними драматических коллизий сперва возмущает до глубины души, но быстро сходит на нет.

Автор отметает метафоричность киноязыка и любые иносказания, лишая тем самым свое произведение необходимый глубины, а зрителя – шанса интерпретировать увиденное менее однозначно.

«Чернуха» – махнут рукой циники. «Да нет же, настоящая жизнь!» – разгорячатся в ответ особенно впечатлительные. У каждого – своя правда.

Скрепя сердце, «Аномию» следует понять. Или хотя бы принять как гражданский манифест Владимира Козлова. Топорный, простой – но при этом обезоруживающий. Режиссер открыто протестует против прогрессирующей атрофии поколения миллениалов, лишенного моральных установок, и потому готовых заснуть в сером болоте безвременья.

На спасение не стоит рассчитывать – автор хладнокровно наблюдает за тем, как в этой метафизической жиже тонут выдуманные герои и вполне живые люди, сидящие в зале. Гнездящееся в груди ощущение тревоги, тотальной депрессии не находит выхода – катарсис застревает комом в горле.

Режиссер, оглашая неутешительный диагноз обществу, не задумывается, какие методы лечения уместно применять. Фильм не хочет, да и не способен излечить душевные раны, предложить ответы на наболевшие вопросы. Терапевтический эффект искусства подменяется гомеопатическим, – чтобы «Аномия» действительно помогла, нужно слепо уверовать в ее целебные свойства. Иначе лекарство окажется ядом.

Еще интересное по теме: