Арт

«Выживший». От Бёрдмэна к Беармэну

1656 Лидия Михеева

Пресловутый сценарный кризис, на который сетуют уже не первое десятилетие, производит любопытный эффект: возьми почти любой голливудский фильм, не являющийся экранизацией, и он покажется излишне сложным, перегруженным, выморочным. Что фантастическое «Восхождение Юпитер» от Вачовски, что новая серия «Терминатора», что интеллектуальный «Бёрдмэн» Иньярриту, взявший в прошлом году «Оскар». Везде сценаристы намудрили так, что местами вроде как и захватывающе, но в целом, как ни крути, перебор. Нет кристальной ясности, нет сногшибательной чистоты главной идеи.

Эту самую зрительскую перегрузку как раз и уловил Иньярриту. И в своем новом детище, с почетным артистом Челябинского камерного драматического театра Леонардо Ди Каприо в главной роли, постарался шарахнуть самую суть, и без лишних сюжетных выкрутасов.

«Выживший» – кино довольно лаконичное. Вернее, производит впечатление такового за счет немудрящей фабулы, линейного повествования, четких понятий о добре и зле, в борьбе которых побежденным оказывается зло. Собственно, фильм-то примерно о том же, о чем был предшествовавший ему «Бёрдмэн» –  о том, что самое человечное в человеке – это превосходить человеческие же ограничения.

В данном случае сила воли и жажда расплаты помогает герою буквально выпрыгнуть из своей телесной ограниченности и стать сверхчеловеком. Или, вернее, каким-то, прости господи, Беармэном, способным голыми руками завалить медведя. Пафос остается прежним – меняется лишь художественный язык повествования.

История «Выжившего» происходит на непокоренных территориях Севера Америки, коренные американцы сталкиваются с понаехавшими на их земли белыми браконьерами, добывающими меха, а нет-нет – да и туземных женщин. Симпатии авторов – и, соответственно, зрителя – на стороне аборигенов, жестоких, но, в общем-то, находящихся в своем праве хозяев бескрайних лесов и гор. Дикари тут – белые люди, не знающих ни законов природы, ни законов морали.

Исключение – главный герой, Хью Гласс, человек во всех отношениях замечательный – у него и сын от большой любви со скво, и с дикой природой полная гармония. Но хорошему человеку дорогу переходит плохой. Настолько плохой, что ради того, чтобы не остаться в долгу за его подлости, герою Леонардо Ди Каприо приходится пройти сверхчеловеческие испытания.

И тут уж впору переменчивому зрителю возопить: слишком уж просто!

Но это еще большой вопрос, что проще – снимать в студийных условиях или с естественным светом в живой природе, работать с монтажным ритмом или детально простраивать внутрикадровые взаимодействия в сверхдлинных кадрах.

И, кстати, можно поспорить чьего уменья – операторского или режиссерского –требуется больше, чтобы снять, к примеру, длиннющую сцену боя краснокожих и бледнолицых без единой монтажной склейки. Да так, чтобы зритель лишь на энной минуте вдруг удивленно почувствовал, что наблюдает зрелище, которое по своему художественному устройству гораздо больше напоминает сцены татарских набегов или ночь на Ивана Купалу из «Андрея Рублёва» Тарковского, чем слои стандартной голливудской селедки под шубой: общий план, средний план, крупный план, деталь…

Так что простота, как это всегда и бывает у крепких мастеров своего дела, тут – кажущийся эффект выбранной Иньярриту авторской стратегии а ля старый добрый доцифровой кинематограф (правда, с некоторыми оговорками).

В этой классической истории о праведной мести скрывается и множество приготовленных для зрителя «развлекашек», или, как называл это Эйзенштейн, «аттракционов». И вот как раз к некоторым из них прямо и не знаешь как относиться – всерьез или в шутку нам предлагается смотреть на бой главного героя с нарисованной на компьютере медведицей, которая рвет его на шмотки с грацией собаки Баскервилей? А к благополучному падению с обрыва всадника на лошади прямо на ель, амортизирующую, надо полагать, не хуже пожарного тента?

Чего только с «выжившим» ни происходит: и в огне он не горит, и в воде не тонет, и вообще он настолько суров, что может переночевать во вспоротом брюхе мертвой лошади. Весь фильм, собственно, и стоится на череде удивительных испытаний на живучесть, которые герой Леонардо Ди Каприо с блеском выдерживает. Но даже пересказ их всех не станет спойлером к фильму. Лучше один раз посмотреть на это, безусловно, увлекательное зрелище, чем сто раз услышать. Если вы, конечно, не настолько чувствительны, чтобы испытывать отвращение к поеданию в кадре сырого мяса.

Да, на пути к долгожданному «Оскару» Ди Каприо готов и не на такое. Что, с одной стороны, немного обидно – уж он то, по совокупности блестящих ролей, статуэтку заслужил уже давно. Но с другой стороны, после напомаженного «Великого Гэтсби» и накокаиненного «Волка с Уолл-стрит», приятно взглянуть на Ди Каприо, щедро пропитанного потом, кровью, посыпанного земелькой, снежком, вымоченного в ледяной водице и так далее.

Страданиями, как известно, душа очищается. Интересно, согласны ли с этим утверждением американские киноакадемики?

И в то же время, несмотря на обилие в фильме вроде как достаточно натуралистичных сцен насилия человека над человеком и сил природы над Ди Каприо, от настоящего болевого шока зритель предохранен. Все-таки количественный перебор создает чувство явного выхода за грань реализма: очевидно же, что так не бывает.

Слишком много приключений в духе подвига летчика Маресьева, и за счет этого повествование смещается куда-то в сторону мрачного магического реализма. Или индейского эпоса. Мол, один бледнолицый, дабы свершилась праведная месть, разорвал напополам медведицу, прополз на животе, проскакал на лошади и проплыл против течения замерзшей реки неведомо сколько дней. Да, и убил другого бледнолицего, черного душой.

Фильм «Выживший» хорошо бы пересказывать маленьким индейцам у костра как захватывающую легенду, да еще и с моралью в конце: сила в правде, брат. Кто прав, тому и природа поможет выжить, а кто зол и лукав – тому расплата неминуемая придет.

Этой своей глубинной экологической и этической заряженностью «Выживший» напоминает книги Джека Лондона, которые в детстве было так хорошо читать во время зимней простуды. Ты под одеялом, с температурой – а где-то там, например, на Аляске, суровые люди с дублёной кожей не на жизнь, а на смерть противостоят стихиям и друг другу.

Новый фильм Иньярриту возрождает в зрителе подобное чувство: мол, наконец-то нам, перемещающимся из офиса в супермаркет, а из супермаркета в квартиру с безлимитным интернетом и горячей водой, рассказывают про то, что такое настоящее биение жизни во всей ее дикости.

Еще одно ощущение, от которого не удастся избавиться при просмотре «Выжившего» – легкое дежа вю, будто похожее кино примерно о том же мы уже видели. Только было оно еще более эстетским, более лихим, более магическим и метафизическим. И более ироничным – и в человеческом, и в постмодернистском смысле слова.

Рассматривая до стерильности совершенные кадры-пейзажи из «Выжившего», волей-неволей думаешь, а ведь в «Мертвеце» Джармуша уже было нечто подобное, только тоньше. С изюминкой, с какой-то неизъяснимой аурой запредельно-мистического обаяния, которого у Иньярриту нет.

Может, поэтому у Джармуша получился «Мертвец», который живее всех живых, и которого будут смотреть еще поколения киноманов, не в силах рационально объяснить, за счет чего в этой странной истории столько воздуха и столько тишины, что в нее можно вместить целую философию жизни, смерти, вечности.

А у Иньярриту – скорее очередной смотрибельный фильм, крепко сделанный, неожиданный на фоне повальной художественной избыточности, но ничего нового нам ни в человеческой природе, ни в искусстве кино не открывающий.

 

Фото: Кинопоиск

Комментировать