Жизнь

Владимир Абушенко. Десять историй

Почему гуманитарии сильнее технарей как управленцы? Чего не хватает образованию – денег или идей? В чем были правы Немцов, Шушкевич и японцы? «Журнал» собрал десять историй из жизни выдающегося философа и социолога Беларуси Владимира Абушенко, скоропостижно ушедшего из жизни 26 сентября 2015 года.

Абушенко и банкиры

«Во время семинара в Нацбанке общался с нашими банкирами. Они провели комплексное исследование с опросами и картографией регионов страны насчет востребованности финансовых услуг и финансовой грамотности. Первая половина семинара была как раз про обоснование всего исследования и только после этого была вторая часть – иллюстративная, где обсуждались издания, брошюры, карты. В перерывах активно обсуждались вопросы об исследовании – правильные вопросы. Кто такие эти исследователи? Почему они про это говорят? Зачем нам это нужно? Что мы с этим будем делать?

Похожие вопросы постоянно ставятся у нас к социологии, но только задаются они по-глупому. Часто реформаторы науки не про содержание ведут разговор, а про разные внешние вещи. В их посыле видна достаточно упрощенная картина прикладного знания.

Неспроста все реформы почему-то начинаются с погрома социально-гуманитарных отделений как “основных бездельников” и “бесполезных болтунов”. Хотя в итоге мы постоянно упираемся в гуманитарные проблемы – и в науке, и во всех иных отраслях. Все эти проблемы, связанные с основаниями, и стоит обсуждать, если мы хотим всерьез говорить про современные проблемы в социологии, в науке в целом или любой иной практической сфере».

Деньги и идеи

«Мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что для того, чтобы продвинуть какую-то идею, какой-то образ, нужно обладать реальным капиталом, деньгами, войском и тому подобными ресурсами. Это же физически подкрепляемый процесс, а не полный идейный произвол! Но только вот есть одна проблема, которую я покажу на двух примерах из разных эпох.

В 1990-х годах работал проект Коллегиума в сфере образования, много работы велось со школьниками и учителями. Тогда школа просто “лежала”: половина учителей торговала на стадионе “Динамо”, чтобы выжить. И все дружно говорили: главная проблема в том, что денег нет.

Потом в страну на какое-то время пришел Сорос и открыл фонд для образовательных инициатив. Сильный был фонд, сильные проекты. В общем, средства появились.

«Журнал» также рекомендует:

  

Приходим в нормальную, даже продвинутую школу, где не все еще торгуют на рынке, и говорим: вот средства – предлагайте идеи. И обнаруживается, что предложить-то и нечего. А отсылка к тому, что денег нет, – это просто отсылка.

Денег действительно не было, но надо сначала иметь идею, под которую уже нужно искать ресурсы. А ее нет, потому что такой образ мышления и подход к работе».

Ученики Владимира Абушенко запустили краудфандинговый проект, чтобы издать курс его лекций по современной социологии. Книга обещает быть интересной, актуальной и острой. Поддержать издание книги можно здесь.

Абушенко и Кодекс об образовании

«Второй пример совсем свежий. Было в Институте обсуждение Кодекса об образовании в презентации одного из его разработчиков.

Я отношусь очень опасливо ко всему этому процессу, потому что исход этого предприятия непредсказуем. Кодекс, конечно, нужен, и докладчик говорил нормальные вещи: что нужно согласовывать законодательство по разным сегментам образования, что нужно простроить единую систему показателей.

Но нужно под что, под какую цель? Разговор шел про то, в каком возрасте нужно идти в школу, как баллы ставить, как порядок держать.

Докладчик прошел все ступени в образовательной системе, он искренне болеет за дело, а не просто пыль в глаза пускает. Но его мышление – это мышление уровня среднего оперативного управления. И человек с этим мышлением поставлен решать задачи совершенно другого уровня, превосходящего его знания. Ни разу не прозвучало ни про стратегии, ни про цели образования, а это тот верхний уровень, с которого нужно начинать, чтобы обсуждать потом конкретные проблемы.

Беда, если его вообще нет».

В рамках Недели беларусского мышления 24 сентября пройдет публичная лекция Игоря Бабкова «Владимир Абушенко: реконструкция идеи» и панельная дискуссия «Современность и социология Владимира Абушенко: идеи, контексты, перспективы». Начало в 17.00. Место проведения – Корпус 8, Минск, проспект Машерова, 9.

Абушенко и Немцов

«Борис Немцов как-то “наехал” на Батурину и на всю московскую власть. А эта дама взяла и подала иск об оскорблении чести и достоинства. Немцов этому страшно возрадовался, во всех газетах раструбил: “Теперь я попадаю в публичное пространство, куда меня как оппозиционера по-другому не пускают. А это же суд, публичное место. У меня появится площадка, чтобы про них все рассказать. Я про них такое расскажу, что я не мог иначе сказать. А здесь скажу, и это будет публично”.

«Журнал» также рекомендует:

  

Таким образом Немцов объективировал себя в публичном поле. Кстати, этот суд не подлежит переводу в закрытый режим. Есть же норма, которая регламентирует, когда суд проходит закрыто. Но объективация произойдет и в этом случае. Если закрыли суд – значит, там есть что-то действительно серьезное. А это еще больше подогреет интерес к этому делу. Получается совершенно обратный эффект от того, что планируется в случае избегания огласки».

Абушенко и умный заказчик

«Приведу классический пример. Вы приносите методически грамотно составленный инструментарий, а вам заказчик говорит, что вы неправильно спрашиваете: “Давайте я вам напишу, как нужно”. Он лезет туда, где у него нет социологической компетенции, хотя он не лишен профессиональной или социальной компетенции в этой сфере. Поэтому должны быть простроены отношения между представляющим социальное заказчиком и изучающим социальное социологом, иначе продуктивной работы не будет.

Вы же не перейдете на лексику типа “сам дурак”. Вы должны постоянно занимать и обосновывать свою позицию, ее доминантность в этой зоне работы. Тем самым постоянно проводить обоснование и защиту своей позиции, а в конечном счете и дисциплины или дискурса, задающих основания этой позиции.

Конечно, не со всяким заказчиком удается такой фокус провернуть, но хороший, продвинутый заказчик к таким разговорам может быть вполне готов и даже расположен».

Абушенко, Левкович и пожизненный найм

«Когда я учился, а было это в самый застой, в 1970-е годы, то был у меня один приятель. Он был постарше, к тому времени уже послужил и в партийных рядах поработал. Потом он даже партию основал – такой по жизни человек. Анатолий Левкович, Белорусская социал-демократическая партия “Грамада”. Мы были одногруппниками.

Как-то он мне говорил: “В отличие от тебя, салаги послешкольного, я уже пожил, я про жизнь что-то знаю, родом из Могилева, из глубинки. Понимаешь, я сейчас отучусь, защищусь, получу доцента – и всё. Все вопросы решаются. Прикинь – зарплата 330 рублей, на работу каждый день ходить не надо».

У него в голове была исходно выделенная, нормальная на то время позиция: занял место, решаю все вопросы раз и навсегда. Так при тогдашней структуре и было. Человека с его места убрать было просто невозможно. Получаешь звание профессора и всё: везде, в любых ситуациях ты профессор, и ничего с этим не поделаешь уже. Можно тебя там “щучить”, можно поправлять, но место навсегда отгороженное и гарантированное, как пожизненный найм в корпорации у японцев».

Абушенко и латентная функция Академии наук

«Кстати, на этот счет есть у меня, да и не только у меня, интересная гипотеза. В Советском Союзе серьезные финансы гробились на всякие общественные институции. Это была своего рода резервация, куда народ приходил, пил чай, курил сигареты и пользовался прелестями свободного времени. Они нормально себя чувствовали, на них не распространялись общие нормы, если только человек не входил в открытый конфликт. Обычных людей за три часа отсутствия на рабочем месте увольняли по статье, а здесь на эти вопросы смотрели проще.

Что за этот счет достигалось? А то, что все те, кто мог выходить на площади, в публичное пространство, сидели в этом инкубаторе, между собой что-то делили. Важно было это пространство огородить, периодически туда вбрасывать пряник, а на выходе или входе стоять с кнутом. Вот такое социальное решение социологического вопроса.

Но если вы из этого инкубатора выпадали, вы становились изгоем и не могли выйти в простую социальность. Вас никуда не пускали работать кроме как в сторожа, дворники, кочегары. Или под забор. Вы там, в социальных практиках вне инкубатора, просто не предусмотрены».

Абушенко и японцы

«Классический пример, который я приводил, когда читал курс социологии образования, – про японцев. Они первыми додумались не брать на управленческие должности “предметников” – людей, которые знают конвейеры и железяки. Они на эти позиции стали брать гуманитариев.

Все остальные на них сначала смотрели как на глупых азиатов, которые что-то не догнали и не поняли. А потом эта практика стала повсеместной, потому что изменилась парадигма управления.

Человек с гуманитарным образованием работает с людьми, информацией и знанием. А для железяк есть технологи и инженеры. Если у тебя нет нормальных технологов, то никакой гуманитарий тебе в качестве управленца не поможет. Они просто должны быть, но их зона возможностей ограничена собственно технологическим пространством.

Потом технари стали обижаться: типа, я тут все руками делаю, а он ходит и командует и получает в несколько раз больше денег за свою ничтожную болтовню».

Абушенко и предметники

«В этом контексте вспоминается семинар в Институте социологии. Выступал сотрудник, который является законченным предметником. Как ученый он – хорошо простроенный эмпирик, с ярко выраженной позитивистской ориентацией, хотя сам и слов таких поди не знает. И любые вопросы в сторону, касающиеся оснований, у него сразу вызывают отторжение, потому что он отвечает за каждую цифру, которую он предъявляет.

А когда ему задают вопрос по сути – а что это значит, что это дает и так далее – он сразу уходит в разные ссылки на процедуру получения данных. Я это получил вот таким вот путем, все описано и изложено. Если вас что-то смущает, берите процедуру, идите и проверяйте мои данные. Классическая отсылка к процедуре».

Абушенко и Шушкевич

«В свое время господин Шушкевич, когда изучали проблему отношения беларусского населения к собственности на землю, демонстрировал такие разборки. Как про байку со стаканом: он скорее пуст или скорее полон.

Провели исследование, и кто-то там докладывает, что всего лишь 15  или 20% населения поддерживают частную собственность и готовы взять землю в частную собственность. Якобы это мало.

В ответ начинаем эту штуку раскачивать. Целых 15%! К тому же, это в основном люди в работоспособном возрасте, а не пенсионеры. Это же здорово!

Мы ведем себя активно в контуре употребления знания, нас не устраивает эта схлопнутая штука, мы ее начинаем раскачивать и смотреть. А Шушкевич пошел еще дальше. Он “прищучил” этого докладчика и стал его пытать: а расскажите мне про репрезентативность вашей выборки и про процедуру получения этих данных. Он пошел дальше и начал из дисциплинарности задавать правильные вопросы».

Абушенко и Страдивари

«Не устаю повторять пример про скрипку Страдивари, вычитанный у братьев Вайнеров. Фильм был такой про Минотавра. В нашем советском времени идет расследование дела о похищении скрипки Страдивари, а параллельно – рассказ об отношениях Страдивари с мастером Амати. И описана технология обучения.

Сначала он делает какие-то операции, просто повторяя за мастером, потом доделывая за ним: типа как Рубенс писал общий контур картины, а доделывали уже его ученики, которые были способны за мастера писать, зная его манеру. А потом со временем они начинали выходить на другой, более высокий уровень мастерства.

И когда ученик становился мастером? Когда он мог произвести продукт, не отличный от того, что делал мастер. Иначе он так и оставался в подмастерьях, если не занимал физически место мастера.

А вот стать настоящим мастером – это значит сделать что-то такое, чего не сделали до того, то есть, найти свой секрет. Страдивари упорно пытался раскрыть секрет Амати. И в итоге у него что-то получается, он приходит к Амати и говорит: мастер, я раскрыл ваш секрет. Амати на него смотрит и говорит: извини, дорогой, теперь тебе у меня делать больше нечего, так как ты не раскрыл мой секрет, а изобрел свой. Теперь ты мастер.

А дальше там по книжке интересно. Якобы к Страдивари приходил в ученики кто-то из известных, а он его выгнал. Преемственности не случилось, а ведь Страдивари надеялся, что он сыновьям-оболтусам передаст свой секрет. Мастер ушел – и его секрет ушел. Поди разгадай его сегодня».