Арт

Трудно быть нимфоманкой

1970 Лидия Михеева

«Человеку нужен другой человек» – цитата из «Соляриса» и один из главных мотивов фильмов Тарковского. «Нимфоманка» Ларса фон Триера, насыщенная отсылками к фильмам мастера, может быть прочитана как саркастичная издевка над этой простой истиной. Именно другой человек постоянно нужен главной героине Джо. Постоянно новый другой. Это и приводит к невеселым последствия. Фильм построен как беседа нимфоманки Джо с приютившим ее умником и девственником Селигманом: найдя ее в темной подворотне избитой, он приглашает ее домой, чтобы выслушать историю ее жизни – с раннего детства по сей день. Такая вот пародия на психоанализ – весьма добродушная поначалу, но как оказывается в итоге – злая.

Главная героиня фильма, Джо постоянно находится в поиске другого, которому можно отдать себя, попросить «заполнить все ее зияния». Поиск другого, еще одного другого, и так до бесконечности. Зияния не заполняются, она бесконечно повторяет свою мольбу «Fill all my holes», и снова, и снова оказывается удовлетворена лишь временно, и потому постоянно находится в мучительном – или сладостном – поиске нового другого.

Как всегда ироничный и безжалостный, Триер задает множество сложных вопросов и дает всего один, слишком простой ответ. Во-первых, можно ли назвать «Нимфоманку» фильмом об эмансипации женского желания? Во-вторых, что главное, почему все это происходит с Джо? Как работает нимфомания, что ее «запускает»? И почему, собственно, весь мир вдруг с готовностью озаботился, пусть и с подачи Триера, этими вопросами?

Интерпретировать фильм в духе феминизма (и явно не без подвоха) предлагает сам Триер. Главная героиня, рассказывающая о своих «подвигах» и лишениях, использует в основном две интонации – самобичевания и спокойного повествования о трансгрессивных опытах: рассказывая о себе она все время пытается убедить своего собеседника в том, что она «плохой человек», но при этом зачастую вполне способна найти рациональные обоснования своей загадочной напасти.

Бунтарский дух особенно явно прорывается во второй части фильма. Если в первой части процесс смены партнеров проходит для Джо относительно бесконфликтно, в каком-то игровом режиме, во второй части Джо доходит до грани, где образ жизни начинает разрушать ее психологически и физически. Не по своей воле посещая сеансы «Анонимных сексоголиков», она поначалу принимает «вину» за свой «порок», но позже устраивает бунт, во всеуслышание заявляя, что не собирается лечиться от нимфомании и любит в себе свою похоть.

Этим жестом Джо снимает вину с себя и перекладывает ее на общество – это общество устанавливает лицемерные границы, отказывая ей в праве самой выбирать количество партнеров и прочие параметры своей интимной жизни. Селигман поддерживает ее в этом «бунте» – да, мужчина, живущий в таком режиме, не вызвал бы осуждения. Ловелас, увивающийся за каждой юбкой, или отец, оставляющий семью и ребенка ради новых увлечений или карьеры – социально-приемлемая норма. Нимфоманка – патология. Так может проблема не в самой Джо, а в несправедливом обществе с его двойными стандартами? – подсказывает Триер, сжимая фигу в кармане.

Перевести стрелки на плохое, репрессивное общество не получится. И Триер, да и сама его Джо, отлично понимают – если бы не было запрета, социального закона, не было бы и запредельного удовольствия от нарушения этих норм. И нимфоманкой, то есть самой собой, Джо может быть только на этой грани стыда, асоциальности, выхода за пределы. Если бы в одночасье все ее запретные удовольствия были бы признаны легитимными, желанию просто не за что было бы зацепиться: перефразируя Достоевского – если все дозволено, нет того предельного наслаждения, к которому можно стремиться, продираясь через тернии.

Поэтому все попытки Джо заявить о «нормальности» своего сексуального кредо – не более чем декорации, необходимые чтобы прикрыть зависимость ее удовольствия от запрета, осуждения, ореола мученичества: так бунтуют для того, чтобы получить право бунтовать вечно, извлекая смысл и наслаждение из самого бунта.

И в этом смысле, подсовывая зрителю этот самый тезис об «эмансипации», Триер в действительности стреляет дуплетом: «освобождение» Джо заключается в ее полном, безоговорочном подчинении; нимфоманка – это мученица, которая самоотверженно служит «чему-то большему в себе» – своей похоти, оргазму, собственному желанию, почти христианская святая. Не зря рассуждения о западной христианской церкви как религии скорби идут параллельно рассказу о садо-мазо опытах Джо. И уж совсем не в бровь, а в глаз «бьет» ее уход из семьи в канун Рождества – все для того, чтобы получить 40 плетей (снова новозаветные мотивы) от своего «господина»-садиста.

Интересно, что лозунг «ищу человека» для Джо в первой и второй части имеет несколько разный смысл – в первой она с радостной детской непосредственностью перебирает объекты, и удовольствие приносит сама кумуляция чувственных переживаний с разными мужчинами – до тех пор, пока «благодаря» любви Джо не обнаруживает, что утратила оргазм. Во второй части Джо заявляет, что поняла что «есть миры, которые она просто обязана исследовать». Триер подводит промежуточные итоги – итак, нимфоманка, конечно, хочет не удовольствий, а некого знания. Хочет «познать» в библейском смысле этого слова хоть бы и всех мужчин мира – такая экспансионистская позиция традиционно приписывается мужчине: Дон Жуан может наслаждаться только всем списком своих любовниц, но не удовлетворен ни одной из них взятой отдельно; Казанова отстраивает Прекрасный Идеал, в воображении составляя его из достоинств разных женщин.

Это самое знание, добытое Джо, ей и предлагает капитализировать мафиози Эл. Оказывается, что знаток душ и специалист по мужским фантазиям, Джо всю жизнь занимается особым видом психоанализа – то есть учится понимать, как сделать каждому конкретному человеку максимально больно. И это знание даёт ей настолько ошеломительную силу, что обладая им, Джо, конечно, не может не быть самой сострадательной Марией Магдалиной, готовой пожалеть страждущих и обездоленных.

Издевательства Триера продолжаются: Джо – не столько мученица, она и демократка – в т.ч. и в христианском смысле слова. Она честит своего собеседника Селигмана за лицемерный дискурс политкорректности: на ее взгляд, он лишь цементирует существующее неравенство – если негра нельзя назвать негром, значит, негры де факто низведены в обществе до людей второго сорта. Сама же Джо не проводит различий между людьми – она спит со всеми, она не выбирает. Это любовь избирательна – авторитарна, неэгалитарна, эксклюзивна и т.д. Выбирает из всех людей мира одного сверхчеловека – самого достойного, интересного, привлекательного – настолько, что с ним можно жить, спать, растить детей.

Джо против такой вопиющей дискриминации – все люди равны, и со всеми она может переспать – с молодыми, старыми, толстыми, прыщавыми, чужими мужьями, неграми, латентными педофилами. И последние станут первыми – во второй части фильма Джо не только «познает мир», но и облагодетельствует «униженных и оскорбленных».

Сострадание, конечно же, всегда рождается из собственного страдания: Джо слишком хорошо знает, что такой быть одинокой. Это фундаментальное, ничем не искупимое одиночество Джо вызвано отнюдь не общественным осуждением или какими-то внешними обстоятельствами. Одинокой Джо делает ее упрямая вера в сексуальность. Отрицая возможность «отношений» между людьми, пытаясь все перевести на уровень «hardwаre», Джо, тем не менее, постоянно пытается в них вступить якобы ради чего-то иного, «возвышенного», чего-то большего, чем она сама и чем очередной «другой человек» - ради сексуальности как таковой.

И снова религиозные мотивы. Из которых следует вполне легитимный вопрос – так кому постоянно отдается Джо, когда сменяет партнеров? Может быть, на самом деле – кому-то одному, утраченному, или, наоборот, Сущему, всесильному? Может быть, любимому отцу, который зимой показывал ей «души деревьев» или, что вероятнее, его небесному представителю, Отцу с большой буквы? Если этот ответ верен – почему же после первой части, в которой Джо отдается, как в ритуале, все новым и новым партнерам, через которых – якобы – ей овладевает божество, героиня переживает тотальный крах, переставая что либо чувствовать? Ведь ритуал обеспечивает полную «защищенность» от всех сбоев индивидуальной психологии, сакральное действо единения с божеством в оргии как раз и происходит для полного обнуления одиночества, для полного уничтожения «я». В таком акте невозможно остаться неудовлетворенным или экзистенциально покинутым.

Проблема Джо не только в том, что она не находит «выхода» к другому человеку, но и в том, что для нее Бога нет. И заниматься сексом ей приходится все время с самой собой.

«Закат всегда сияет недостаточно ярко» – формулирует Джо свою обиду на мир. Ее зияние, ее нехватка, жажда сверхяркого заката оказывается больше возможностей Бога. Признание Джо о «недостаточности заката» – признание в атеизме, в том, что для нее мир пуст, в нем нет инстанции, которая могла бы утешить или одарить окончательным, последним смыслом или наслаждением. Поэтому приходится заниматься сексом в одиночку – с зеркалом, которое висит на стене в ее комнате, и которое она заклеивает, когда ее «приговаривают» к воздержанию на психотерапевтической группе, со сменяющимися партнерами как зеркалами, в котором отражается ее собственное вожделение.

«Нимфоманка» – еще одна кинокартина в триеровской серии о «Молчании Бога». Если серия о «Золотом сердечке» («Рассекая Волны» – «Идиоты» – «Танцующая в темноте») была о жертвенности и отклике Бога на жертву, то серия «Антихрист» – «Меланхолия» – «Нимфоманка» – об исследовании пустот и ран, которые ничем невозможно заполнить. Пускаясь на поиски другого человека или Бога герои сталкиваются с ужасающей плоской, зеркальной поверхностью мира – повсюду вместо утешения лишь отражения тебя самого, твой страх смерти, твой зуд желания.

Попытка побега «из зазеркалья», от самой себя, стремление как-то разомкнуться навстречу другим, оказывается, для героини «Нимфоманки» замкнутым кругом. Парадоксальным образом нарциссические практики – завоевывать все новые и новые сексуальные объекты, получать разные виды удовольствий, любуясь своим отражением в разных мужчинах, влюбляясь всякий раз в саму себя, попытки составить с помощью других себя как нечто оргазмирующее, цельное, с «заполненными зияниями» – в конечном счете упираются в предельное желание НЕ БЫТЬ. Доскользить до грани, за которой тебя обнулят, за которой не будет ни одиночества, ни зияния, ни боли.

Трудно быть нимфоманкой. Ища некую предельную истину, расковыривая раны, восходя на горы, опускаясь в подворотни, ища человека – встречаешь всего лишь Зеркало. Которое остается только разбить – когда совсем устанешь от поиска.

Примерно это и делает Триер. Приглашая в первой части: «а давайте поговорим о женской сексуальности, о Боге, о гомологиях музыки Баха и структуры желания, о Тарковском и механизмах соблазна, и, конечно, о любви!», он делает коммерческую паузу.

Театр закрывается. Купите билет на вторую часть представления. В которой импресарио перестает кокетничать и предлагает разговор по существу. Давайте отбросим лирику. Есть ситуация разговора. Нимфоманка Джо и добрый самаритянин Селигман. Есть ситуация искупительного доверия. Человек, которого так долго, так мучительно искала Джо, наконец, находится. Происходит исцеление исповедью. «Закат, который сиял всегда недостаточно ярко» эманирует в темный двор-колодец слабым лучиком солнца. Но теперь-то, в отличие от никогда не удовлетворявшего Джо заката, этот едва уловимый солнечный зайчик – реальное подтверждение божественного присутствия. Хэппи-энд подкрадывается к вам сзади, вы давно уже ощущаете холодок в солнечном сплетении – сейчас хрупкий мир смысла рухнет. И он рушится. Человек находит человека – человек убивает человека. Взаимно.

Финал «Нимфоманки» возвращает нас ко всему тому, что Триер уже сказал – в «Догвилле», «Мандерлее», да и в «Танцующей в темноте». Де факто он фиксирует одну и ту же мысль, простую, не слишком художественную, но зато неоспоримую. Сколько бы мы ни исследовали глубины, высоты и нюансы человеческого, подытожить этот поиск можно словами отчаяния, которые, по легенде, сказал на смертном одре Фрейд: «Все люди – сволочи».

 

Фото: Кинопоиск

Комментировать