Жизнь

Сталинская утопия. Почему у Минска не получилось

1898 Вероника Чигирь

Георгий Заборский. Фото: Вероника Чигирь

 

Сталинский ампир, уничтоженная низкоэтажная застройка и авторитаризм, поворачивающий вспять реки, не смогли сделать из Минска город архитектуры развитого социализма. Помешали этому проспект Независимости, романтичные архитекторы и дух места, обитающий где-то в районе площади Свободы.

Построить этатическую утопию

Чтобы построить этатическую утопию, в первую очередь, необходимо изолировать нужное пространство от всего остального, «неправильного» внешнего мира. Затем установить иерархию   застройки аналогично иерархии государственной структуры. В центре – святыня, а от нее ровными этажами в нисходящем по значимости и по великолепию порядке пусть расходятся другие составляющие города. Так упорядочивают мир люди, задумавшие побороть хаос. Люди, для которых история начинается прямо здесь и сейчас. Например, с Октябрьской революции.

«Должно быть чувство, что мы в центре мира и никак не нарушаем гармонию, – рассказывает Сергей Кавтарадзе, искусствовед, автор книги «Анатомия архитектуры» на лекции в рамках фестиваля «Просветитель» в Минске. – В центре сталинской версии мира должен располагаться дворец советов. Как в центре Москвы. Потом дворец стал не нужен, потому что таким центром стал сам Сталин. А от него кругами – уровни иерархии. Как Садовое и Бульварное кольцо. Обязательная часть – исчисленность, как десять сталинских ударов и пятилетний план».

Всякий новый советский город должен был строиться по такой же схеме. Послевоенный Минск – не исключение. Центральной площадью в 1949-1950 годах задумывалась нынешняя Октябрьская (с памятником Сталину, понятное дело), от которой на север должны были расходиться лучи и демонстрировать ту самую иерархию.

Но что-то пошло не так. Утопичность Минска из задуманной радиальности вдруг вытянулась вдоль проспекта Независимости.

«Журнал» также рекомендует:

  

«Идеального центрального объекта не получилось. Это можно объяснять двумя способами. Может быть, повлияли локальная среда и культура. А может быть, здесь был заложен какой-то смысл о том, что центр наш вообще не в Минске, а в Москве. Потому что проспект Независимости – это линия, устремленная от вокзала через Дом правительства и площадь Победы на Москву», – рассуждает минский архитектор Георгий Заборский.

Влюбленные архитекторы

Когда архитектор – творец и романтик, госзаказ и цензура могут быть не препятствиями, а инструментами воплощения профессиональной мечты.

«Сегодня мы очень увлеклись тем, что считаем сталинскую архитектуру пафосом. А тогда люди не задумывались об этом: строили, думали, какие сделать окна, из каких материалов. Мы каждый раз находимся в своей какой-то воде, и только когда выныриваем, переходим в следующую эпоху, начинаем понимать, какой была вода, в которой мы все плавали до этого», – говорит Сергей Кавтарадзе.

Город Пальманова, Италия. Был заложен правительством Венецианской республики в 1593 году как идеальный фортифицированный город

 

Архитекторы советского времени часто представляли высокому начальству подробные рисунки того, как проекты будут выглядеть в будущем. Картинки делались максимально подробные, потому что многие высокопоставленные чины совсем ничего в этом не понимали. На таких рисунках к проектам почти всегда изображались люди, чтобы показать масштаб.

«И это не строители коммунизма, не спортсмены, не пролетарии. Это очень модные, хорошо одетые, прекрасные люди, которые флиртуют друг с другом. Это мужчины не в галифе, а в белых туфлях и белых шляпах, женщины в легких платьях, насколько только можно представить себе легкое платье в советское время», – вспоминает Сергей Кавтарадзе.

Неизвестно, все ли архитекторы тщательно верили в советскую идеологию. Как у профессионалов перед дилетантами, у них всегда была возможность обмануть или преобразовать правила игры так, чтобы никто этого не заметил.

«Когда я обращаюсь к записям своего деда времен госпиталя в Ташкенте, где он начал рисовать монумент на площади Победы, я вижу там абсолютно романтическое восприятие реальности. Он будто убегает из Ташкентского госпиталя во вневременное пространства Рима и барокко. Один из эскизов монумента – это полированная цилиндрическая колонна, отражающая небо», – рассказывает Георгий Заборский.

Как пройти в центр

Минска с центром не получилось. До сих пор ни минчане, ни архитекторы не знают, что же на самом деле считать центром города. То ли все-таки площадь Октябрьскую с нулевым километром, то ли Старый город на Немиге, то ли вообще железнодорожный вокзал.

Георгий Заборский предлагает считать таким центром площадь Победы. По крайней мере, в этом месте действительно много символичного. Проспект Независимости с изгибом к улице Козлова воплощает собой благоустроенное городское пространство. Река Свислочь, пересекающая проспект под прямым углом, символизирует природу, покоренную человеческой воле. И монумент Победы как пересекающая вертикаль добавляет мистического и мифологического – память и дань ушедшим в небо предкам.

«В одной точке сошлись три оси, и в этом смысле из всех предлагаемых центров Минска этот мне нравится больше всего. Хотя это скорее мое романтизированное объяснение, мне хочется так это видеть, но вряд ли действительно было так задумано».

Сергей Кавтарадзе на лекции в Минске. Фото: Вероника Чигирь

 

«Genius loci, Дух места, приятно познакомиться»

В 1980-х годах социалистическая утопия стала разваливаться. Рушился ее фундамент – идеология, и отовсюду падали кирпичи. В советской архитектуре наступил период разочарования модернизмом. В 1991 году Советский Союз развалился окончательно. Архитекторам пришлось на время отказаться от творчества и романтики и пойти искать деньги на еду.

«Момент развала утопии – это та свободная и удивительная ситуация, в которой мы, беларусы, зависли. Потому что Россия только что изобрела свою новую утопию, она не всем нравится, но она, несомненно, существует. А мы подвисли, у нас с тех пор так ничего не происходит. Нынешние архитекторы копируют иногда что-то из западных журналов, иногда у них даже получается. Но это не наши утопии», – говорит Заборский.

А иногда получается так, что минские здания совершенно откровенно всем своим видом говорят, что они не местные. Или бывает, совсем ничего не говорят – такое пустое место, хоть место не пустует. Объект может быть и больше, и массивней, и дороже всех остальных зданий рядом, но не добиться от него ни одного образа или связного предложения. Здания, ни в чем не виноватые, стесняются самих себя и выдают свидетелей времени, которым пока просто нечего сказать.

«Здесь важна еще одна вещь: genius loci, дух места. Возможно, Минску еще удастся его сохранить благодаря тем старым кварталам, которые пытаются реставрировать. Образ 18-го века, принадлежащий западноевропейской культуре, центральноевропейскому городу. С его обаянием, с приверженностью христианству в его более западном варианте, чем в русско-православном. Он не должен быть идеально зареставрирован, он должен быть обжит, может быть где-то облезлый, с кустиками из-под асфальта. Я бы хотел, чтобы Минск обрел этот дух окончательно», – говорит на прощание Сергей Кавтарадзе.

Неизбежность

Архитектура неизбежна. Минчане не могут исключить из своей жизни сталинский ампир проспекта Независимости – так, как можно выбрать никогда не смотреть, например, советский кинематограф. Или в Лувре обходить залы древнего Египта, потому что мумии – это не эстетично.

Здания нельзя выключить, снести и новое построить тоже вряд ли реально. Но можно поменять свое отношение к ним.

«Это не страшно, даже если сталинская эпоха во многом ужасна. Архитектура не отвечает за репрессии. Она лишь показывает мечту, которую люди видели, и к которой шли», – считает Сергей Кавтарадзе.

Что на это ответит Минск?

Лекция Сергея Кавтарадзе и Григоия Заборского прошла в Минске в рамках фестиваля премии «Просветитель». «Журнал» был информационным партнером фестиваля.

Комментировать