Арт

Re: 2016. Четыре причины не жалеть про Год культуры

Когда последний пакет с пустой тарой от шампанского грузно ляжет в мусорный бак, когда твой утренний кофе случится в районе обеда, когда выйдешь под снегопад с босой головой и сквозняком взамен интеллекта, когда полупустой вагон метро загружен сонными зомби и летит прямиком в январь, когда редактор пропускает звонки под звон бокалов – приходит чувство отыгранной пьесы и тянет строчить аналитику. 2016-й оказался не слишком плох и не очень хорош. Он просто с нами случился – и сделал богаче на горсть спорных идей и странных чувств. Вспомним их поименно.

1. Танцы в тапочках

Перманентный кризис протестной культуры борьбы очистил место в топах массовых интересов для текстов как бы проблемных, но не резких. Узнаваемых, но не тревожных. С нашими фишечками и фенечками, но без нашей боли и безнадеги.

Беларускасць light перешла в новую стадию: от активной штамповки пейзанского бульбашизма к производству национализма комнатной температуры. Игрушечный фолк, картонное «партизанское» инди-кино, софт-беллетристика на грани японской манги и «Унесенных ветром», коллективные бдения «Мова Нанова» органично ложатся в общую матрицу тихой жизни в рамках дозволенного. Острота анекдота. Страстность бульварного чтива. Социальность рекламного ролика.

Самый внятный противник здесь – заправка с неправильной телетрансляцией. Самый резкий шаг – официальный запрос в вышестоящие инстанции (Лободенко). Самое смелое экранное обличение – рассказ о продажном директоре мелкого производства (Красовский, «Души мертвые»). Лучший саундтрек – мягкие акустические распевы (Navi). Одна на всех беларусская киномечта – срубить бабла по-быстрому (Курейчик, «Парти-zан фильм»). Лучшая книжная героиня – little girl blue, вечная заложница чужих раскладов (Мартинович, «Возера радасці»). «Новые тихие» с их осторожным полетом ниже радаров по сути тиражируют и умножают стагнационную тутэйшасьць.

По сумме очков – частные усилия без подрыва основ.

2. Новая топография

Индустриальный винтаж хипстерского рая на Октябрьской, фэйковая страна Зыбицкой, всевозможные арт-студии, барбер-шопы и прочие кофе-хаузы смогли, вопреки занудам-скептикам, поправить к лучшему наши городские ландшафты и доказать, что реальность можно режиссировать самим.

Еще интересное:

  

Настоящий взрыв креативных пространств (только в Минске к привычным «ЦЭХу» и «IMAGURU» добавились «Корпус 8», «Верх», «Сон Гоголя» и связка других проектов помельче) стал возможным как встреча промышленных пустот и продвинутых активистов.

Естественным следствием создания новой среды стали внутренние разборки, конфликты интересов и борьба за влияние – что, пожалуй, впервые позволило говорить о запуске конкурентных механизмов культурной работы (чего не наблюдалось прежде как в официальной, так и в альтернативной культурной среде).

Нечто похожее случилось в этом году и с кинофестивалями: наряду с безусловным «Лістападом», дискуссионным Bulbamovie и боевым Cinema Perpetuum Mobile, мы получили «КinoSmena» и персональный проект Ивана Маслюкова «Фестиваль имени Тотошки» – также с пропиской вразброс по всей столице (и серией фестивальных показов в регионах).

Очередным элементом новой топографии стал ряд заметных культурных «побегов» – пограничная арт-зона Каптаруны, полевой коллективный кинопроект Андрея Кудиненко «Хронотопь» и публицистика экс-минчанина Андруся Горвата, собранная в книжке «Радзіва «Прудок». Фактически идет децентрализация культурного процесса, его целенаправленное очищение от столичной ауры.

Вызывающая каптарунская пограничность, спонтанные опыты команды Кудиненко, самоуглубленный и тонкий лиризм Горвата сходны в главном: они дают шанс сбиться с привычных дорог и ощутить вкус непарадной и некнижной национальной идентичности.

«Журнал» также рекомендует:

  

3. Интервенции и присвоения

В пространстве, не заточенном на рост и апгрейд, нормальная форма авторского присутствия – полевой партизанинг, движение внутри чужих схем и маршрутов. Колючая проволока, вписанная дерзким анонимом в слащавое граффити про российско-беларусскую дружбу, – точный знак времени: не можешь убрать, поправь мэссидж. Заставь противника работать на себя. Присвой интервенцию.

Парадокс, но по тем же лекалам работает культура власти. Романтичные культур-активисты, восторгавшиеся летним вышимаечным парадом под знаменами БРСМ, вряд ли сумели заметить, что ликовать тут особенно нечего: послушной массовке раздали новую униформу и срежиссировали дежурное действо – с непременными пафосными речами и торжественным маршем под ласковыми взорами начальства. Сделали мятежное своим.

Очень похожее – но уже за кордоном – случилось и с золотым «Народным альбомам»: юбилейное представление в беластоцком оперном театре превратило коллекцию лирико-драматичных зонгов в разухабистое костюмированное кабаре. Так увидела материал принимающая сторона. Интервенция? Нет, присвоение.

Наконец, эффектную точку Года культуры поставил своим выездным арт-банкетом на столичной мусорной свалке радикальный артист Руслан Вашкевич. Генерирование новаций все чаще оборачивается культурой ремикса.

4. Пост-Нобелизмы: смена караула

В привычной жизни под пустым пост-геройским небом также произошли некоторые сдвиги.

Прежде всего, прошел год после нашего Нобеля. Скажем честно: ничего сверхъестественного не случилось. Наша нобелистка справилась с грузом всенародной ответственности, как сумела. В меру личного понимания ситуации. Учредив клуб разговорного жанра имени себя. Нобель нынче – просто Нобель. Ноль надежд. Ноль иллюзий.

Очередной сольник «Псіхасаматыка» записал Лявон Артурович Вольский. Жесткий. Напряженный. Плотный по звуку и сильно спетый. При этом абсолютно депрессивный и как-то вдруг впадающий в романтический пафос. То ли немецкий киноэкспрессионизм, то ли «Развітанне з Радзімай». Плюс странная отчужденность – будто спето в Стокгольме, сведено в Токио и звучит с высоты птичьего полета. После судьбы, разменявшейся на фантики.

А еще вернулись Brutto – на единственный концерт. И Михалок спел свой архив в Минске. Вроде как даже простили Вайтюшкевича. Но как-то незаметно, застенчиво. Время прошло, уже как бы можно. Можно кричать о воинах света – в погасшей стране. Можно петь беларусскую лирику – пару раз в год в барах на сотню мест.

Чего стоит вся баррикадная песенная риторика без ресурса ее превращения в энергию социального действия? Это как футбол: попрыгали, попели, разошлись жить дальше. Запретные герои возвращаются на пепелища иллюзий. Туда, где для большинства они не герои.

Зато премию Гедройца получил пражский житель Макс Щур за роман «Завяршыць гештальт». Тут же заговорили о смене приоритетов, триумфе европейской стилистики, победе радикалов над ортодоксами. За Щура спасибо. Но одного вердикта – как и одной книги – мало для запуска реального литпроцесса. Нет активной среды и соответствующей инфраструктуры. Пишем кустарно. Издаемся кустарно. И потребляем тоже кустарно. Без резонанса. В автономном режиме.

А потому остаются маленькие радости. Частные просветления. Новая книжка Сергея Прилуцкого. Внезапный аншлаг в Beat Café. Борзые студенты минских приватных киношкол. Парижские записки Бахаревича. Нечаянная варшавская встреча з «Дзецюкамі». И под бой часов – новогоднее гитарное соло приятеля-политолога.

Культура – это то, как ты живешь, пока кто-то строчит кодексы о культуре.