Арт

Полюбила дебила. Еще раз про любовь от Валерии Гай Германики

1225 Лидия Михеева

Если бы «Да и да» снял мужчина, где-нибудь в Европе ему стопроцентно были бы уготованы костры феминистской инквизиции. Зато на Международном кинофестивале в Москве новый фильм Валерии Гай Германики был удостоен «Серебряного Святого Георгия» за лучшую режиссерскую работу. Не за «вечные» ли ценности женского самопожертвования наградили на михалковском фестивале пока самый слабый из фильмов Германики, к тому же, полный мата и иных «асоциальных» явлений?

Он – юный художник, причем, от слова «худо». Она – столь же юная учительница младших классов. Он – гениальный, она – нежная, любящая, жертвенная. Мощная и красивая – как говорит о ней один из персонажей фильма. Любовь, однако, происходит в жанре бытового хоррора. Актрисе Агнии Кузнецовой, дебют которой в большом кино произошел в «Грузе 200» Балабанова, и до этого не очень везло на кино-возлюбленных. Постоянно пьяный Анотонин – это конечно не маньяк-милиционер, но тоже не подарок. Любовь с ним – это круглосуточный арт-перформанс. Гений то творит, то свои мысли на возвышенные темы излагает, то измажет краской вымытый девушкой Сашей пол – мол, зря стараешься, нам, современным художникам, чистота противна.

С таким не соскучишься! Саша служит своему божеству – тащит ему водки и закуски, утирает за ним физиологические жидкости, коих, в силу вредных привычек, из него выделяется немало. В общем, участвует в развитии его гения в той мере, в какой это посильно для простой обывательницы. Найдя друг друга, Саша и Антонин проводят неразлучно дни, пропитанные спиртовыми испарениями почти не выходя из квартиры. Но счастье не вечно, даже в таких своих версиях. Юное дарование регулярно выжирает такое количество водки, что в один прекрасный день начинает отдавать концы.

Дальше, в принципе, уже все предсказуемо. Саша страдает, спасает своего возлюбленного, а зритель нервно смотрит на часы – да помер бы ты уже, зараза, не мучал бы девушку, не тратил бы почем зря экранное время.

Поясню: антипатия к персонажу-художнику – не вопрос интерпретации, а эмоция, довольно крепко вмонтированная не только в сюжет, но и в саму ткань фильма. Антонин показан не просто эгоистичным или циничным, а попросту опустившимся существом, адекватность в котором пробуждается всего на пару секунд за весь фильм.

Мужчина-режиссер так бы не снял – прежде всего, потому что мужчина так самого себя со стороны увидеть и не может. Во всех этих неприглядных ракурсах, во всех мерзких нюансах. Взгляд Германики в этом фильме – взгляд женщины, которая смотрит с удивлением и нежностью – так вот ты такой, властелин моего сердца, бухой в дрова, без штанов, валяющийся на полу… Бедненький! Вот каких жертв требует искусство! Согреть, отмыть, приласкать.

Впрочем, при более пристальном всматривании этих взглядов в фильме можно выделить несколько. Первый – тот самый отчаянно-любящий, вопреки всему. Саша, как Герда, идет через лишения к своему Каю, мальчику с отмороженной башкой и притупленными эмоциями. Любящий взгляд этой упорной сильной девочки, которая перенимает способность Кая «взрывать реальность» и видеть вокруг необычное, перекрещивается с холодным документальным взглядом кинокамеры. Радужная, эмоциональная оптика влюбленной девушки перемешивается с неприглядной картинкой того, «как это все выглядит на самом деле». За счет этих двух взглядов и создается визуальная какофония фильма.

Смотреть его больно не только из-за фирменной трясущейся камеры оператора Всеволода Каптура или обилия порой отталкивающих физиологических сцен… Дискомфортно скорее от того, что реальность сломана вся, а визуальный текст фильма перемолот в мелкую крошку раздерганных, разнородных осколков иллюзий. Зритель тонет в хаосе и сумраке вместе с персонажами. И если оценивать фильм по критерию убедительной передачи определенного состояния, то «Да и да», безусловно, сделан хорошо, т.к. способен качественно вогнать зрителя в подавленное состояние. Даже секс между вроде бы влюбленными друг в друга людьми в фильме выглядит депрессивно и зловеще.

Мужчина любит только искусство в себе, единственное искусство женщины – любить мужчину. Так можно было бы сформулировать основную «мораль» фильма.

Впрочем, финал его открыт и допускает прямо противоположное прочтение. Бытовое свинство Антонина Саша терпит долго, и ради любимого даже совершает внутреннюю творческую революцию: чтобы заработать денег ему на операцию, сама пишет несколько картин. Но есть вещи, которые отравляют даже самое любящее сердце – не всякое скотство получится «развидеть», даже если очень любишь.

Сможет ли Саша жить одна, в обыденной, безалкогольной, не-угарной действительности, из которой ее на время изъяла встреча с Антонином? Сможет ли она создать сама нечто, что можно будет назвать искусством? Или чтобы иметь отношение к миру искусства, необходимо регулярно ползать по грязному полу одной из «богемных» квартир, показанных в фильме? Германика не говорит «да». Она лишь показывает пожар мщения, выжигающий сердце Саши, которую предала ее любовь.

Если отвлечься от мелодраматического измерения истории и взглянуть на контекст и детали, то и тут прочтений может быть масса. Во-первых, это явно антиалкогольный фильм! Водки и сигарет вам после фильма какое-то время точно не захочется – их употребляют в таком количестве и в таких омерзительных формах, что, пожалуй, легкие формы алкоголизма фильмом «Да и да» можно лечить, как лечили от жажды насилия парня в «Заводном апельсине».

Во-вторых, скорее всего, вряд ли после фильма вы проникнитесь уважением к современным художникам или вас потянет влиться в какую-нибудь арт-тусовку. Фильм Германики – это мощная антиреклама андеграундного, независимого искусства, которое показано в фильме неприглядно, и как-то… Ну, скажем так, достаточно однобоко. Про творчество как тяжелый труд Германика как-то умолчала, а пьяные оргии сняла. Пусть специалисты и инсайдеры судят, насколько точен такой портрет московской «богемной» братии. Не случайно, наверное, в наиболее нелицеприятных сценах фильма снялись и именитые художники, среди которых Виноградов и Дубосарский. Я лишь скажу, что выглядит тусовка не до конца правдоподобно хотя бы по той причине, что столько пить и не сдохнуть – довольно проблематично.

Любовь, искусство, неравенство в социальных статусах… Напрашивается параллель с так гремевшей год назад «Жизню Адель» Абделатифа Кешиша. И тут, и там – откровенные сексуальные сцены, и главная героиня, влюбляющаяся в человека искусства – сильная и чувственная, полная нежности учительница… Это сопоставление, конечно, даёт чудовищный контраст между парижской богемой и московской. Там – снобы-интеллектуалы, рассматривавшие воспиталку Адель лишь как прекрасный объект искусства, тут – подонки общества с артистическими замашками, фрики-алкоголики, видящие в ней просто вещь, более «мертвую» чем они сами – то есть, еще не пробудившуюся к настоящему художеству.

Сравнение с фильмом Кешиша со всех сторон не в пользу Германике. Ведь «Жизнь Адель», несмотря на центральную любовную линию, был до нитки пропитан социальной составляющей. В нем все французское общество как в капле воды – с его предрассудками, социальными группами, институтами, писаными и неписаными нормами… В «Да и да» нет остроты «Все умрут, а я останусь» или даже «Краткого курса счастливой жизни». Только кривая рожа авангарда художественного фронта и извечная драма «любовь зла…», перерастающая в стон о попранной женской самоотдаче. В этой, гендерной, сердцевине картины можно усмотреть сильный резонанс с триеровскими размышлениями о противоречивой женской природе, в которой уживаются «Золотое сердечко» и мстящая раненная волчица.

Да, аллюзий много, но вот целостности мало. Единственное, что разряжает лихорадочную тягостность фильма Германики и придает ему какую-то законченность – это хорошо подобранный саундтрек. В котором, среди песен «Пикника» и «Агаты Кристи» не хватает, пожалуй, одной песни «АукцЫона»:

«Полюбила с горя дебила я
Полюбила любила любила любила я…»

Впрочем, с «АукцЫоном» это был бы уже совсем Балабанов… 

Комментировать