Жизнь

Париж после терактов. Love. Freedom. Fuck terrorists.

“Нужно жить нормальной жизнью. Мы постараемся”. “Журнал” попытался взглянуть на то, как столица Франции переживает самый кровавый теракт в своей новейшей истории.

Эйфелева башня, чернокожие парни продают стандартный набор – вино, шампанское, портвейн. У всех три одинаковые бутылки – на случай, если вы срочно захотели выпить на Марсовом поле. А вот – их колеги со связанными в грозди золочеными башенками. С любовью из Китая на память о Париже. Приближаешься – без слов начинают позванивать своим добром, как гремучие змеи.

Если ты турист, никогда не узнаешь, что чувствовал Париж в тот вечер. Делая дежурные селфи с Башней, мы не знали, что больше шанса увидеть иллюминацию на ней в эти выходные не будет. Уже отходя от Башни увидели несколько микроавтобусов. Из них высыпали полицейские и стали надевать бронижилеты.

Первое объяснение происходящего, которое подсказал беларусский менталитет – облава на торговцев алкоголем. Но зачем тогда полиции автоматы? Даже не сделали фото. Решили, что прочтем новости дома. О банде наркоторговцев или раскрытом притоне.

Через 20 минут начались звонки и смс от друзей, которые знали, что мы в Париже. В наши дни, когда находишься в получасе от места событий, узнаешь о происходящем позже, чем те, кто в этот момент в сети.

Следующее утро мы провели, объясняя беларусским журналистам, что знаем не многих больше них. Так случилось, что в нашей кампании путешственников со стажем не оказалось никого, кто раньше бывал в Париже. Нам было не с чем сравнивать. Нормальное ли это количество людей и полиции для 11 утра субботы у Лувра? Выглядит нормальным. В 12 на наших глазах поспешно закрывалась галерея Лафайет. А в Фейсбуке уже были фото военной техники у Лувра.

Обедали в китайском ресторанчике. План не выходить в сеть стремительно проваливался – вне Парижа оказалось тревожнее, чем в нем. Писали все: семья, коллеги, бывшие и нынешние любовники. Вдруг объявились люди, которые даже в Новый год и день рождения не всегда дают о себе знать.

“Держитесь” – как будто это мы парижане, и это наш город расстреливали.

Мы все еще гадали, достаточно ли в городе людей для середины дня субботы, когда увидели, что хозяйка заведения вышла. И снаружи закрыла дверь на ключ. Рабочий день был окончен, толком не начавшись.

Но ни одного нервного жеста, ни одного слова, которое выдало бы тревогу, никаких просьб уйти.

Закрытая ярмарка на Елисейских полях. Закрытый музей Орсе. Закрытые лавочки с сырами, пустые параходы на Сене, застывшее колесо обозрения, погасшая Эйфелева башня. Монмартр жил. Как и Латинский квартал. Жили, но в полсилы.

Мне случилось быть в Польше, когда упал самолет Качиньского. От Варшавы до Тересполя всё было в национальных флагах с черной лентой. В Париже не так – флаги приспущены, но в городе их не стало больше.

“Нужно жить нормальной жизнью. Мы постараемся”, – говорит официант бара, все-таки открытого в воскресный вечер.

Место явно не туристическое: проходящие мимо здороваются с теми, кто сидит за столиками. Французского я не знаю, но слово “теракт” звучит примерно одинаково на всех языках. И его здесь не слышно.

Стойка другого бара. Рядом роскошная женщина, вызывающая воспоминания о бразильских сериалах. Нагибается через стойку, чтобы переключать треклист и пританцовывает с началом каждой новой композиции. Совсем не знает английского, но улыбается и что-то расказывает. Я совсем не знаю французского, поэтому тоже улыбаюсь и что-то рассказываю. И вдруг ее мимика меняется – и я слышу то самое слово, которое звучит примерно одинаково на всех языках. Улыбаться уже не хочется. Но она меняет трек – и снова решительно взмахивает копной волос.

Стою на перекрестке. Мотоциклист спрашивает прикурить, заговариваем. Последние часы в городе, говорю. “Ну тогда вот тебе улыбка парижанина на память”, – это лицо, правда, будет помниться. С улыбкой.

Парижу неинтересно говорить с тобой о том, что он чувствует. Ему неинтересно, страшно ли тебе гулять в эти дни по его улицам. И, кажется, ему не слишком нужно твое сочувствие. Не нужно деланной трагедии и “правильной” скорби. Он пока в шоке. Но он знает, что хочет сохранить свой нормальный ритм, несмотря ни на что. Сохранить свое лицо – с улыбкой парижанина.

Час ночи на понедельник. Район оцеплен полицией, телекамеры. Кебабная рядом с местом, где была одна из аттак. Один из работников на арабском, судя по жестам и интонациям, явно пересказывает посетителю события. Интересуюсь у его коллеги-индуса, видели ли они стрельбу. Нет. И сразу уточняет, не журналист ли я. Место работает до двух ночи и кормит медийщиков, которые здесь практическм живут – выходят в прямой эфир даже сейчас. Разные часовые пояса.

Цветы, фотографии, флаги разных стран, написанные от руки прощальные слова, рисунки, гитара. И кактус. Даже в это время здесь люди. Ставят свечи или вновь зажигают те, что были поставлены другими, но их задул ветер. На Площади Республики толпа молодежи просто стоит, иногда даже слышен смех, кто-то делает селфи, кто-то дорисовывает плакаты. Много вопросительных знаков.

И в потоке французских слов рефреном – Love, Freedom, Fuck terrorists.