Арт

Нобель для Беларуси. От радости к солидарности

До недавнего времени новости в Беларуси пестрели только одной фамилией. Кто главный актор, субъект и деятель – было понятно. Даже не главный – единственный. Пару месяцев назад все изменилось. Красота исторического момента была и в том, что вторая фамилия «вспыхнула» как раз перед выборами, и новость про Нобелевскую премию Алексиевич затмила очередной раунд политического ритуала.

Устали от «имитационной» политики, от вялотекучести социальной жизни, от изолированности от мировых процессов? Вот вам реальный повод для… Радости? Гордости? Солидарности? Дискуссии?

Вполне объяснимо, что Нобелевскую лекцию Алексиевич читают под микроскопом, выставляют каждый свои счета, ищут подтверждения что она – подлинно «наша». Слишком долго беларусская культура ожидала прорыва плотины, возможности выйти за собственные пределы и показаться миру в полную силу.

Кроме Алексиевич у нас есть достойные культурные герои и большие книги, отражающие иные мировоззрения, перпендикулярные ее мифологии «красного человека». И тем более справедливо, что был достоин Нобеля человек, которого она называет среди своих учителей – Василь Быков.

Но все эти «но» не должны умалять масштаб события. Социальная реальность конструируется – в том числе и нами. Сколько можно отдавать на откуп управление нашей реальностью политтехнологиям и ручному управлению властей? Судьба дала беларусам отличный повод для того, чтобы самим попробовать сконструировать «историю успеха», в которой чуть ли не самое важное – это формирование нашего отношения к ней, способности сплотиться, совместно понять, что это будет для нас значить. И как мы сможем оттолкнуться от этого события уже в несколько иной, изменивший мир, иной образ самих себя.

Не стать болельщиками с попкорном, у экрана, где некий «спортсмен» или «певица» (как на «Евровидении») завоевывает для нас и за нас медали. Нобель – не повод для того, чтобы порвать баян, рассыпать конфетти, пострелять петардами и завалиться на диван с чувством радостного удовлетворения. Хотя сама искренняя эмоция радости и желание совместно праздновать успех своей страны – дело хорошее! Уж точно лучше дремуче-народной мечты «чтобы у соседа корова сдохла».

Просто от радости надо идти к солидарности. Разобщение – это то, чем мы достигли огромных высот мастерства. В стране, где нет реальных политических партий, реальной борьбы идей, политических программ, политики как процесса – каждый сам себе партия, сам себе идеология, сам себе авторитет. Мы голосуем против всех потому что никто не прав в достаточно полной мере, все авторитеты частичны и мелкотравчаты, мы никому не доверяем. Каждый сам за себя, со своей правдой, и своей маленькой деляночной – картошка, капустка на зиму, и свое личное, частное мнение, которое бережем и леем – ни с кем не соглашусь, не станут под один флаг, своя рубашка – ближе к телу.

Вот с этой изолированностью нас друг от друга и можно что-то сделать благодаря Нобелю. По крайней мере, осознать нашу косность, нашу неспособность быть вместе. Ведь полное идейное согласие невозможно – возможен диалог. Но диалог содержательный, диалог людей, которые готовы вместе строить свою страну, а не просто становиться в позицию обиженного диванного фырканья.

Время радикальных размежеваний на «наших» и «ненаших» ушло – да и принесла ли безаппеляционность начала 1990-х политический профит тем, кто на ней настаивал? Разделяй и властвуй – с нами это проделали и проделывают до сих пор. И сейчас у нас тем более нет выхода – мы должны быть вместе, не забывая о множестве идейных различий, которые – повод для обсуждения, но не повод для войн, отрицания другой позиции, ненависти.

Огромный плюс для нас всех – не только очевидное повышение престижа страны благодаря Нобелю. Но и перезагрузка на новом уровне самых серьезных дискуссий, касающихся исторической памяти Беларуси. Советское – это о «нас», или «о них»? Если и о нас – то в какой мере, в каком смысле?

Алексиевич в последнее время часто пытаются приписать ту или иную идентичность или политическую ориентацию. Но ее книги построены таким образом, что она пытается снять с себя задачу узко-политического анализа. Повторяя раз за разом, что пишет портрет «маленького человека эпохи», «красного человека», Алексиевич не юлит, и мы должны услышать ее слова.

Ключевое в ее книгах – Человек, а не Эпоха. Частность, а не обобщение. Она не залазит на броневичок, бичуя Советский Союз – она предоставляет доказательства бесчеловечного и утопичного, всего того, что сделало такой специфичной и живучей эту систему, это мировоззрение. Человек, в голове которого укладывается ГУЛАГ и Утопия, – он главный. А не идеология, вся система целиком.

Алексиевич – не социальный философ, не политолог, который мог бы высказаться с позиции «Я обвиняю эпоху». Она предлагает оплакать ее жертв, и это не только сентиментальный, но и символический жест. Оплакивание подразумевает не только понимание, но и разделение боли, и прощание с прошлым.

В своей Нобелевской лекции Светлана использует обширные цитаты-истории. Они говорят сами за себя, внутри них закапсулированы маленькие, частичные правды реальных страдающих людей. Система, которая слышала только себя – свои лозунги, свои бравурные песни – сменилась нашим демократическим миром, где голосов слишком много, они сливаются в шум. Алексиевич пытается «высветить» и защитить эти голоса – в том числе и от настоящего, которое пытается «проехать» прошлое, «заболтать» его, не похоронив его подобающим образом.

Поэтому ярлычок «советской писательницы» на Алексиевич правомерен в той же степени, в какой он применителен к Солженицыну, или, например, каким-то внесистемным авторам вроде Высоцкого. Их антисоветское, по сути, творчество, отталкиваясь от советского опыта, вырастало из него, и было обречено себя описывать через «советскость», даже противостоя ей. Вряд ли это был их выбор. Скорее – судьба, рок, предназначение, от которого невозможно избавиться, но можно «повернуть» тем или иным образом.

Так и «советскость» Алексиевич – в чем-то бремя ее поколения, с которым она творчески взаимодействует таким методом – помогая своим ближним, более слабым, более пострадавшим от системы, оплакать собственный опыт и попрощаться с ним.

В Беларуси многие давно распрощались с «совком» и приняли достаточно чистую и красивую идентичность, для которой «совок» – слово ругательное, как ругателен и «русский язык», приравниваемый к «русскому миру», языку империи.

Но разве Эльфрида Елинек или Вислава Шимборска использовали Нобелевскую лекцию для того, чтобы поговорить о своей национальной идентичности? Разве бил себя пяткой в грудь Иосиф Бродский: нет, я уже не советский/русский, я американский поэт (или наоборот)?

В 1960-е и 1970-е Нобелевский комитет часто включал в обоснование премии формулировки, указывающие, что автор «много сделал для открытия своей страны и ее проблем миру – такие «маячки» установлены на Маркесе, авторах еврейского происхождения, на тех, кто писал про «афроамериканцев», на авторах из Австралии.

Сегодня эти национальные привязочки в формулировках исчезли – и вряд ли оттого, что национальные идентичности стали меньше уважаться. Напротив, стало неприлично концентрировать на них слишком много внимания – это другая сторона уважительного отношения и к беларусу, и к австралийцу, и к негирийцу, и к немцу, и к французу. Их достижения, их премии – достояние всего мира, всей мировой литературы.

Всякий, кто оказывается у трибуны, где принято говорить по гамбургскому счету о литературе и ее миссии, переполнен трепетом перед масштабами – и говорить хочется, во-первых, о давно наболевшем, и во-вторых, о том, что объединяет тебя с наиболее широкой общностью.

Поэтому закономерно, что Алексиевич наметила свою идентичность шире беларусской – упомянув и украинские корни, и «русскую культуру». И демонизировать эту «русскую культуру» как культуру захватчиков было бы сильным сужением зрения. Даже если русская культура и была чьим-то оружием – наша задача брать это оружие и использовать в своих, мирных целях, апроприировать и решать собственные задачи с помощью этого инструмента. Больше инструментов – проще двигаться вперед, больше возможностей для того, чтобы быть услышанным.

На церемонии вручения награды Алексиевич добавила акцентов к своей Нобелевской лекции. И главное тут даже не ее слова о трех авторитаризмах, выросших на руинах СССР, и новой войне, перед которой мы обнаруживаем себя, когда, казалось бы, «конец истории» уже наступил.

Важны ее слова о любви. Любовь неаналитична, она не объясняет, она не поможет сделать прогноз или раз и навсегда «оценить» и расставить точки над «і». Но именно она наполняет смыслом любые идентичности, политические позиции, мировоззрения.

Стоит видеть в около-нобелевских высказываниях то, что лежит на поверхности – попытку попрощаться с прошлым, но выйти из него не в состоянии ненависти и войны всех против всех, а с сохраненной способностью к любви и солидарности.