Жизнь

Мимо знаний

Сентябрь – пора учиться. Память с готовностью подкидывает дежурный набор штампиков и шаблончиков: первоклашки в кургузых пиджачках и белых фартучках, цветочки-букетики, мудрые седые учительницы, стяги и ленты, парадные линейки и главнокомандующий на школьном дворе. Всенародный папа в стране вечных троечников. Школа – дело государственное. Кузница знаний. Но никак не для меня. Поскольку от моей школы – давней минской 42-й, возле кино «Победа» – в душе не осталось почти ничего. А то, что осталось, никак не тянет на «мудрое, доброе, вечное». Чему удивляться? Школа нужна, чтобы ее окончить. И свалить без оглядки.

Прелесть любого всеобщего образования в том, что оно абсолютно бесполезно. Целевая загрузка юных мозгов универсальными пакетами знаний никак не помогает определиться в пространстве и времени. Все, что имеют нам сообщить преподаватели, есть утвержденный и отредактированный свод сведений, большая часть которых не пригодится нигде и никогда.

Безнадежно утерянный в нежном возрасте дар извлечения квадратного корня никак не повлиял на мои музыкальные пристрастия. Неспособность правильно расписать химические формулы осталась отметкой в школьном аттестате – и ничем больше. Программного Достоевского и внепрограммного Пастернака я прочел сам за пару летних каникул – без посредников и комментаторов. Возможно, именно поэтому они до сих пор для меня что-то значат.

Главное из школьного случалось в паузах и разрывах – в пробелах административного порядка. Когда на переменках по рукам ходили винилы Хендрикса, «слэйдов» и «роллингов». Когда в гостях у приятеля вдруг натыкался на синий томик Камю, а после – на черную книжицу Вознесенского (с заметным следом от сковороды на спинке обложки). Когда зимой восьмого класса меня вдруг пробило на слова, а Вовку с Серегой – на музыку, и мы стали бэндом. Когда наша «англичанка» выгнала меня с районной олимпиады по английскому за длинные волосы. А на комсомольских собраниях рисовали под партой комиксы.

Усвоение предметов и дисциплин было вторичным по отношению к жизненным практикам. Так было. И так осталось.

Каждый из успешно мной взятых – неизвестно зачем – барьеров в гонке за знаниями необратимо исчезал в тумане былого. Курс немецкой классической философии был в этом плане полностью соразмерен техническим характеристикам автомата Калашникова и судьбоносным тезисам очередного партсъезда. Легко списать этот инфо-сквозняк на личную ущербность автора, огрехи брежневской образованщины и общий деграданс имперского сознания.

Но что изменилось с тех времен? Судя по тому, где и с кем мы сейчас – не так уж много. И дело тут никак не в инерционности отечественной школы.

Образование изначально конфликтно по отношению к личному опыту обучаемого. Иначе оно было бы излишним. Собственно образовательный эффект возникает по ходу адаптации чужого в поле «своего» – с неизбежным искажением исходного сигнала. Иначе говоря, личный рост возможен лишь как преодоление коммуникационного конфликта.

Это лишь кажется, что преподаватель читает нам. На самом деле это мы читаем его. Как умеем. Насколько можем. Контент вторичен: все учителя – независимо от профильного образования – де-факто преподают нам один и тот же предмет. Назовем его условно «ментальной хореографией». Личными движениями в некомфортной среде.

Нет спору, забываются цифры, факты, цитаты и формулы. Но не личный драйв человека у кафедры. Не интеллектуальный азарт. Не острый кайф от партнерской игры в бисер. Можно имитировать ученость. Драйв подделать невозможно. Он как талант: или есть, или – увы…

Лучшее из преподаваний – опыт личного горения. Лучшее из ученичеств – опыт приобщения к нему. Площадка, предмет дискуссий и размер гонорара не суть важны.

Верные школы предлагают не пакеты сведений, а модели действия. Когда они нами усвоены (или выброшены за ненадобностью) их формальная упаковка отмирает. Мы забываем предмет. Но уже готовы к движению. Значит, урок удался.

Что делает наши несистемные (и пока весьма несовершенные) образовательные инициативы живыми? Не объемы знаний. Не административная виртуозность. Не модный словарь. А честные опыты критического мышления. И готовность подтвердить их личным жизненным выбором.

Что убивает интерес к прочим институциям гуманитарного профиля – от госпроектов до вильнюсского ЕГУ? Общая готовность к договорной игре. Подмена интеллектуальной смелости начетничеством и сервильностью. Такое уже не лечится – сколько ни тверди «Хайдеггер».

Главное читаешь между строк. И всегда получаешь мимо знаний. Нечаянно и как бы вне программы. Ведь образование – это то, что происходит с тобой, пока ты делаешь вид, что учишься.