Жизнь

Людмила Ульяшина: «Право – это очень сильное оружие»

530 Сабина Брило

10 декабря отмечается Международный день прав человека. Понятие прав человека – универсальное и базируется на всеобщем признании так называемых «естественных прав», данных человеку самой природой. Стандарты прав человека основаны на уважении к личности и ее достоинству. Они естественны, как «звездное небо над головой и моральный закон внутри».

Идеальным человеческим обществом было бы такое, где эти стандарты работали бы во всех государствах, на всех уровнях людского взаимодействия – личном, административном, судебном. Тогда ни в какой отдельной стране нельзя было бы, например, содержать арестованного в камере на пятнадцать человек, или приводить в зал судебных заседаний на цепи. Потому что это нарушает общие для всех, базовые стандарты прав человека. Идеального общества пока нет, – но кто сказал, что к нему нельзя стремиться?

Человек зачастую не в состоянии защитить свои права внутри собственного государства: из-за несовершенных законов или практики их применения. Тогда лучшим выходом является обращение к международным стандартам права. Именно этим занимаются правозащитники ­– в том числе, в Беларуси.

«Журнал» пообщался с экспертом в области международно-правовых стандартов прав человека, адвокатом, доктором права Людмилой Ульяшиной.

– Людмила, в Беларуси за последние годы накопилось немало судебных дел, рассмотренных на наднациональном уровне – в Комитете по правам человека ООН. По их материалам издано несколько томов сборника «Индивид v. Государство». Насколько вот это противостояние естественно и неизбежно? И о чем вообще идет речь – о борьбе индивида и государства или все же о поиске удобной модели сосуществования?

– Да, всё, что связано с правами человека, – это как раз те самые отношения, которые выстраиваются по вертикали: государство – индивид. Но это, конечно, очень обобщенная, слишком упрощенная схема. Еще Томас Гоббс в 17 веке сказал, что, если бы государства не было, наступила бы война всех против всех.

Государство имеет важную координирующую, контрольную функцию – и о государстве точно так же, как о гражданском обществе, нужно заботиться, чтобы оно развивалось.

Недавно мы были в соседней стране, где на одном мероприятии присутствовали представители и гражданского общества, и государства. И было странно видеть, как чиновник Минюста почти заискивающе говорил с активистами, вместо того, чтобы все-таки и свою линию держать, и чувствовать себя носителем определенного мандата, власти, которая должна быть устойчивой и содержать в себе скрепляющий элемент.

– Но когда кругом одно только государство, а гражданскому обществу вообще не дают слова это тоже явный перекос.

– Но и если гражданское общество будет развито, а государство – нет, если будет отсутствовать «хорошее управление» – good governance, – мы тоже не будем счастливы. Потому что кто-то должен позаботиться, чтобы работали коммунальные службы и детские сады – а это не может произойти в один день благодаря некоему индивиду, даже очень талантливому, должна быть некая система органов.

Хорошо было бы жить в идеальном обществе, где развитие государства идет по модели верховенства права, где установлены законы, которые имеют предсказуемое влияние на события, где работают независимые суды, где органы исполнительной власти выполняют свои функции, но не забирают функции у других ветвей власти – и при этом гражданское общество работает над тем, чтобы государство услышало голос людей – как оппонентов и, одновременно, как конструктивных критиков.

К сожалению, мы живем в неидеальном обществе. Но я по-прежнему уверена, что постепенно, в процессе постоянной коммуникации, будет сформирована новая модель взаимоотношений государства и индивида.

– Изменилось ли за годы работы ваше представление об этих взаимоотношениях и о правах человека?

– После юрфака сбылась моя мечта – я сразу стала работать адвокатом. Но совершенно ничего не знала о профессии. И когда оказалась лицом к лицу с людьми, которые ждут правильного совета или защиты в суде, я всякий раз боялась совершить ошибку. После консультации просила тайм-аут, изучала закон, советовалась со старшими коллегами.

В то время о концепции прав человека не было и речи. Единственный масштаб, на который ориентировались юристы – решения Верховного суда и Генеральной прокуратуры СССР. И если адвокаты не были удовлетворены постановлениями судов в Беларуси, они знали, что есть еще орган, куда можно поехать, где работают юристы повыше классом, где меньше зависимости от местных условий. На них была надежда. Собственно, на этом и строилось представление о поиске справедливости.

Потом у нас появилось свое независимое государство, появилась новая Конституция – и c ними пришел сильный прилив энергии, желания что-то делать по-новому. Это были годы расцвета юридической мысли. Появились первые семинары по Европейской конвенции по правам человека; мы надеялись, что Беларусь вот-вот станет членом Совета Европы. Но этого не случилось, и Беларусь оказалась в изоляции.

Мне же повезло: уже в солидном возрасте я вместе с мужем оказалась в Германии, и там у меня была возможность учиться. Я буквально с нуля изучила вначале язык, а потом уже – право. И вот здесь меня ожидало открытие: немецкое Конституционное право, раздел «Права человека». Это стало для меня открытием целой новой правовой системы, построенной на римском праве, на очень глубоких традициях немецких юристов – и с тех пор я увлеклась правами человека.

Потом, уже в Норвегии, я встретила практиков по защите прав человека – и так родились проекты, давшие возможность синтезировать мой опыт адвоката, которому всегда не хватало как раз взгляда на конкретное дело с точки зрения каких-то масштабов.

Я помню, каково это – когда хочешь помочь человеку, но даже не можешь квалифицировать, что с ним произошло. Например, на прием приходила женщина и просила написать заявление о разводе. И было ясно, что это просто крик отчаянья, потому что ее заявление ничего не изменит – даже после развода она все равно останется жить в квартире со своим мужем. Такая категория дел у нас называлась «пьет, бьет и денег не дает». По-другому мы никак не могли даже описать эту ситуацию, не было таких слов, не было концепции – и поколение женщин жило, и их дети росли в таких условиях, и адвокаты ничего не могли сделать, противопоставить этому цинизму общества, привычке, что так должно быть.

А сейчас я могу говорить уже словами права прав человека, что эта женщина – жертва домашнего насилия. И мои молодые коллеги используют эту терминологию. Да, у нас огромное количество проблем с защитой гражданских и политических прав, социально-экономические условия непростые и не разработаны концепции, как их защищать – Беларусь не ратифицировала Факультативный протокол к Пакту о социальных и экономических правах. Но юристы теперь понимают, что, защищая конкретного человека по конкретному делу, они еще подкреплены концепцией права прав человека, в которой есть словарный запас, позволяющий определить, что с этим человеком произошло.

Когда выпускники одного из первых циклов образовательной программы «Международное право для защиты общественных интересов» пытались подготовить жалобы по поводу нарушений в тюрьмах, они вдруг поняли, что не могут описать то, что там происходит. Не могли в терминах описать условия, в которых туалет находится в том же помещении, в котором спят и едят; где перенаселены камеры с абсолютно бесчеловечными условиями содержания.

Но постепенно, из года в год работая с этой темой, изучая отчеты и решения международных органов, юристы понимали, как нужно оценивать эту ситуацию, как ее описывать. И тогда появилась готовность говорить об этих проблемах с государством.

Благодаря общему языку права прав человека появляется возможность диалога между государством и неправительственными организациями. Поэтому я считаю, что все-таки идет процесс сближения, наступает понимание, что это общая зона ответственности.

– Может быть, вы так думаете оттого, что находитесь внутри правозащитного процесса и видите успех изнутри, такой формальный успех?

– А я не уверена, вижу ли я успех. Я вижу очень много разочарований, вижу, как многие усилия остаются как бы тщетными. Например, написание жалоб в Комитет по правам человека ООН: мои коллеги вкладывают душу, ищут аргументы, находят и приводят их, потом получают из КПЧ решения с указанием, что должно сделать государство – а решения не исполняются. И государство заявляет, что эти решения вообще не имеют никакой юридической силы.

Конечно, это очень глубокое разочарование. Но, с другой стороны, понимаете, есть моральная сила победы, которая основана на твоей правовой аргументации и на том, что даже если государство не признает сегодня решения Комитета по правам человека – это явление временное. Все равно это произойдет.

Потому что право – это очень сильное оружие. И если юрист не ленится, если правозащитник овладевает новыми знаниями и аргументами из словарного запаса права прав человека, он в состоянии сделать очень многое.

– То есть, если чему-то дано название, то с этого сброшена завеса, которая позволяет твориться произволу?

– Совершенно верно. Мало того, что жертвам дан голос – этот голос уже формализован. То есть, это не просто плач – это четко поставленные требования.

– Кто, по вашему мнению, является противниками концепции прав человека, кто мешает ее развитию как идеи и как эффективного механизма?

– Те, кто не изучал всерьез эту концепцию, очень легко могут ее отвергать при помощи пропаганды. Часто из прав человека делают политическое клише, смешивают и с политикой, и с вмешательством во внутренние дела страны, и чуть ли не со шпионажем, с каким-то незаконным финансирование – с чем угодно. И тогда это выглядит как нечто враждебное, искусственное, созданное специально для того, чтобы насаждать чужие стандарты и разрушать «национальные ценности» и культурные традиции.

К сожалению, большая политика не раз давала основания к тому, чтобы у людей возникало ощущение, что под лозунгами «права человека» приходят какие-то другие вещи – а без них было хорошо, у нас были свои ценности и нам было их достаточно. Я не могу назвать таких людей противниками прав человека. Ведь это не антагонизм, а недостаточное понимание, что такое права человека.

Это еще и результат пропаганды, когда хотят представить, например, европейские ценности чем-то плохим. Сегодня коллега показывал мне запись программы беларусского телевидения, где рассказывают, что европейские ценности – это гомосексуализм. Конечно, если такое рассказывают на государственном телевидении, а других источников информации у людей нет – в итоге общественное мнение будет настроено против прав человека.

Но все меняется, когда конкретный человек получает помощь по конкретному делу. И он вдруг чувствует: да, вот теперь я понял, что это такое! Он никогда не верил в то, что возможно справедливое правосудие – а оно свершилось. И в этом случае победа в одном деле распространяет дальше новые волны.

Очень важно, что и адвокаты сегодня тоже изучают право прав человека, которое шире, чем национальный закон – и в результате возникает новое пространство, расширяются коммуникационные возможности, люди узнают, как на самом деле работают международные стандарты.

– А как они на самом деле работают?

– Одна судья Европейского суда по правам человека сказала: так же, как когда-то Достоевский дал голос бедным людям, – Европейский суд по правам человека дал голос жертвам нарушения прав человека. И его услышали, и судьи смогли озвучить его в постановлениях в форме, которую можно транслировать в правовые системы.

Это абсолютно новая тенденция в развитии права. Сегодня вообще сама концепция прав человека относится к так называемым «наиболее спорным концепциям». Она подвергается критике, рассматривается с самых разных перспектив, философских позиций. Но именно правовая концепция прав человека и ее воплощение в судебной практике – самая успешная форма, которая доказывает: это право есть.

Она развивает стандарты, подходы, разрабатывает тесты, которые делают достаточно простым способ оценки действия государства. И этот механизм, который обретает почти математические формулы, может работать уже как на пользу индивида, так и на то, чтобы предотвратить системные нарушения. Потому что у юристов оказываются в руках новые инструменты, и государства – особенно страны, входящие в Совет Европы – вынуждены следовать этим стандартам.

И даже если решения Европейского суда (а в Беларуси – Комитета по правам человека ООН) не исполняются, все равно они непосредственно влияют на поведение внутри государств, и на поведение чиновников, и – главное! ­– на поведение индивидов.

Потому что этот черный ящик уже открыт, и адвокаты работают, и юристы работают, и вырабатывается новый язык международно-правовых стандартов – а современные формы коммуникации позволяют говорить на этом языке, дискутировать и распространять информацию. А благодаря ей каждый из нас может стать – и становится – гораздо сильнее.

Комментировать