Жизнь

Культура памяти: чему история научила немцев и беларусов

У современной Германии и Беларуси поразительно много общего – при первом приближении кажется, что истории этих стран до Второй мировой войны просто не существовало. Другое дело, что к истории в каждой из них относятся по-своему.

В беларусском музее Великой Отечественной войны на любого посетителя тут же обрушивается «коричневая чума, поработившую Европу», «немецко-фашистские захватчики» и столько страданий, что любой школьник класса эдак с пятого умеет не принимать их близко к сердцу.

В Германии поступают иначе: в музее «Топография террора», например, только во время экскурсии несколько раз извиняются, что речь пойдет не о жертвах, а о тех, кто совершал преступления – но даже в этой ситуации не рассказывают, кто прав, а кто виноват, а довольно сухо перечисляют факты и персоналии. Не делают за публику выводов, но попутно задают вопросы, которые позволяют людям самим порассуждать, обратиться к собственным знаниям и, опираясь на них, сделать выводы.

Вторую мировую войну сложно встретить в повседневной жизни минчан – если только они не идут в специальный музей или не оказались на внезапной репетиции парада.

В Берлине с историей сталкиваешься буквально на каждом шагу: наступаешь на «спотыкамни» – вмонтированные в брусчатку таблички с именами и годами жизни жертв нацизма, убитых в здании неподалеку или высланных из него; проходишь мимо то тут, то там появляющихся остатков берлинской стены; внезапно видишь под ногами ржавый металлический круг, установленный в честь погибшего при попытке пересечь Стену.

Встречаясь с такими следами ежедневно, куда сложнее всерьез воспринимать истерию о «необходимости массового выселения мусульман из Европы» – тут массовое выселение проходили. И не забывают, что оно значит.

В том, чтобы относится к истории как части повседневности, использовать ее как основу для действий в настоящем, и проявляется культура памяти. Этот термин возник в Германии в начале 1990-х как попытка показать, что история не существует вне контекста: прошлое не появляется в наших знаниях само по себе, оно является продуктом современности и постоянно приспосабливается к ней. При помощи истории можно транслировать культурные смыслы, управлять переживаниями, практикой общения и взаимодействия в обществе.

Культура памяти может формировать идентичность, поскольку всякая общность опирается на то, что она сама про себя помнит. И речь тут не об истории, которая «была» – а о той, которая хранится и развивается в культурной памяти.

«И история, и память живут только потому, что ими кто-то все время занимается», – говорит доктор Ханс Копи на встрече с журналистами в рамках семинара, посвященного культуре памяти. Встреча проходит в Мемориале немецкого сопротивления в Берлине: тут собирают и изучают материалы обо всех попытках противостояния национал-социализму. Перед стендами можно встретить не только группы школьников и студентов, но и горожан, пришедших сюда самостоятельно – невиданное дело для военных музеев Минска.

С культурой памяти можно столкнуться и у нас – и частной, разбросанной по фотоальбомам, генеалогическим древам и семейным традициям, и формализованной коллективной. Ее легко обнаружить в государственных праздниках, торжественных шествиях и регулярных парадах с военной техникой, в плакатах по случаю Дня Независимости – и даже цветах, которые молодожены оставляют у Вечного огня.

Правда, обилие таких ритуалов не говорит о развитой культуре памяти: она скорее указывает на ее консервационную модель. Смысл фиксируется в определенном моменте прошлого, но не переносится в современный контекст: так, например, нынешние школьники читают о партизанах те же тексты, что и их родители.

В традиционной модели отношения к истории создается ритуал, в котором позже теряется смысл: история становится музейным экспонатом – и не становится материалом для сегодняшних действий.

В том числе и поэтому в Беларуси так мало внимания уделяют жертвам политических репрессий: с советской историей у нас разобрались, военных преступников и героев-победителей четко определили. К ней возвращаются не для пересмотра, а только по случаю очередной годовщины Победы – какие уж тут Куропаты?

– Когда Германия объединилась, мы поняли, насколько история будет определять будущее нашей страны, – говорит глава музея-мемориала концлагеря Заксенхаузен, историк и политолог профессор Гюнтер Морш (Günter Morsch).

Гюнтер Морш

 

Для Германии память о прошлом и покаяние за преступления национал-социализма важны еще и для того, чтобы поддерживать добрососедские отношения в Европе. По словам Гюнтера Морша, неготовность Японии принять ответственности за конфликты с Кореей и Китаем во время Второй мировой войны до сих пор является фактором напряженности в их регионе.

– Мы осознаем, что сложившаяся система национал-социализма представляла собой преступление ни с чем не сравнимого масштаба, – продолжает профессор. – Большинство историков отмечают, что самым необычным в преступлениях нацистского режима было то, что они происходили в относительно современном и культурно высокоразвитом обществе. Поэтому мы думаем, что повторения таких преступлений возможны – никто от этого не застрахован. Мы надеемся и верим в то, что из истории может произрастать поворот к демократии и большему вниманию к правам человека.

Профессор называет национал-социализм переломом цивилизации, поскольку тот повлиял не только на немецкую историю, но и на историю мировую. В Германии, где после Первой мировой войны считалось, что со страной поступили несправедливо, а антисемитизм становился все более радикальным, можно было обнаружить зачатки гражданской войны на фоне обостряющегося экономического кризиса:

«Государство не было “над схваткой”, потому что его симпатии были на стороне правых, и не смогло подавить конфликт. К сожалению, на тот момент в Германии было слишком мало людей, веривших в демократию. Опыт демократии ведь был очень коротким – и он был связан в сознании людей с революцией, гиперинфляцией и массовой безработицей».

Пришедшие к власти в кризисный момент национал-социалисты начали уничтожать политических противников: в 1933 году в тюрьмах и концентрационных лагерях оказалось сто тысяч немецких граждан. После этого новая власть приступила к завоеванию «жизненного пространства», основываясь на принципах расовой гигиены.

«Слом цивилизации случился в тот момент, когда биологические законы захотели перенести на общество, в котором живут люди, – объясняет профессор Гюнтер Морш. – К обществу относились как к огороду: для того, чтобы дать безболезненно расти “полезным растениям”, удалялись все “сорняки”. Очень современные взгляды сосуществовали с архаичными – человек рассматривался не как индивидуальность, а как подлежащий замене человеческий материал. И я полагаю, что это до сих пор является проблемой, подстерегающей общество – в любой общности, стремящейся к единообразию, всё ведет к тому, что несогласные рано или поздно будут исключены из нее, а потом, возможно, уничтожены».

«Агрессия в ответ на агрессию, сепарация в ответ на сепарацию, ксенофобия в ответ на ксенофобию – естественный ответ, первая реакция человека» – пишет Андрей Мовчан, эксперт московского центра Карнеги, анализируя реакцию на серию терактов в Париже.

Агрессию и ксенофобию легко заметить в общественном дискурсе – и по поводу конфликта на востоке Украины и в отношении к мусульманам после терактов в Париже. В ходу язык ненависти, когда люди видят в других людях не индивидов, а «укропов» или «колорадов», не приверженцев иной религии, а обязательно «террористов».

Точно также как в 1930-е годы в Германии общество видело в евреях не точно таких же людей, просто другой национальности, а представителей низшей расы, не заслуживающих не то, что гражданства, а даже имени – к концу 30-х каждую еврейскую женщину вынуждали называться «Сарой», а мужчин – «Израилем» вне зависимости от настоящего имени.

В странах, где развита культура памяти, такой опыт не проходит зря: там в отношении к людям другой национальности, религии или культуры относятся с терпимостью – причем не той, которая проявляется в уступках или снисхождении.

Для Европы терпимость означает «гармонию в многообразии», «уважение, принятие и правильное понимание богатого многообразия культур мира, форм самовыражения и способов проявлений человеческой индивидуальности».

В толерантной согласно стереотипам Беларуси сейчас куда проще столкнуться с нетолерантностью – даже по отношению к тому, как люди проявляют скорбь по погибшим во время террористических атак в Париже.

Казалось бы, беларусы и немцы говорят об одной и той же Второй мировой войне, но так по-разному используют ее материал для сегодняшнего дня. Мощная демонстративная история «народа-победителя» так и остается в учебниках и музеях – и совсем не помогает нам побеждать сейчас: себя, свою ксенофобию, агрессию и страх.

 

Заглавное фото: Ruhr Nachrichten