Арт

«Доказательства движения» Андрея Бастунца

547 Лидия Михеева

В этом месяце увидела свет книга стихов Андрея Бастунца «Доказательства движения». Формально – это первый в творческой биографии поэта сборник. На деле же это целых пять сборников, объединенных одной обложкой: хронология их написания простирается с 1990-х до сегодняшнего дня.

Первая из этих книг, «У непарадного подъезда», была подготовлена к печати в 1996 году, но, как говорится, «по независящим от автора причинам» не вышла. Своим невыходом она, возможно, символически побудила поэта не искать своим стихам «печатного» убежища, избегать замысловатой издательской «кухни», где стихи превращаются в продукт и отливаются в бумажный носитель.

Оставаясь «неприрученными», стихи Андрея Бастунца десятилетиями жили – в журнальных публикациях, в рукописях (которые, как известно, не горят), в поэтических чтениях, и в музыке, песнях, которые исполнял сам автор.

И тем ценнее случившееся сейчас их издание – не как подведение итогов («господи, упаси от подведения итогов», поэтически предостерегает сам автор), а как «остановка в пути», повод оглянуться и вспомнить, как жилось стихам, их автору, адресатам, слушателям эти десятилетия, как менялись герои, пространство, в котором они дышат, и само время.

Стихотворения Андрея Бастунца – тихий разговор с самим собой и с ближним, который ходит по одним и тем же улицам, читает те же книги, думает те же мысли, надеется на то же, что и ты.

Вот знакомые пейзажи – Вильнюса («Над холмом Гедемина – клены»), Минска и европейских столиц. Узнаешь их и ловишь себя на мысли, что поэтический Минск равняется тут, к примеру, с мифическим Парижем, «знание и узнавание» которого вшито в тебя как литературный код, даже если ты там никогда не был.

Вот привет Бродскому, а вот Тарковскому – то отцу, а то и сыну. В каких-то случаях они, поэтические гиганты, нужны Бастунцу только лишь чтобы ритмически (и иронически!) оттолкнуться от какой-то их строчки, развивая собственную музыку слова:

Вот и лето пришло

словно и не бывало весны.

Без одежды смешон,

Люд под солнцем лежит. Парадиз.

или

«В дальнем да-ле-ке

в сотни тысяч «ли»

не на уикенд.

Да-ром-ли-лю-бя,

На морском песке,

Словно пластилин,

Время мнешь в руке,

А оно – тебя.

А вот – оммаж Маяковскому, продолжающий знаменитое стихотворение «Лиличка!» так, будто реинкарнация возможна и Маяковский снова заговаривает с Лилей Брик все о том же, но иным тоном, в котором лихорадочность сменяется медленной мукой и принятием собственной обреченности.

«Палкоўніку ніхто не піша?» – начинает Бастунец стихотворение, которое оказывается стихотворением о войне в Украине. Безнадежность Маркеса (помните убийственно-депрессивный финал этого рассказа?) умножается тут на конкретику и контекст, и резонирует с датой написания стихотворения – 26 декабря 2015-го.

Палкоўнік чакае ліста, і падпалкоўнік – таксама,

І маёр з капітанам, – і дзе падрыхтаванае месца

Для цябе. І для таго лейтэнанта, які капітанам

Не стане, бо раней атрымае кулю ў сэрца

Ў імя Айца і Сына і Духа Святога. Амэн.

Так «великие» становятся частью нашего контекста, добрыми духами-помощниками автора, который призывает их для разговора о том, что происходит с нами здесь и сейчас. Собеседник Бастунец отменный – имеющий слушать, плетущий сложную вязь смыслов и чувств, перемежающий собственный опыт с осколками чужих жизней, отлитых в литературные формы.

Рассудительность – а не крик, наблюдательная открытость миру – а не поза, увлеченность красками и формами мира – а не фонтанирование вовне собственным «я»: вот формула стихов Бастунца.

Яркое выражение этой формулы – пьеса-сказка «Жили-были-или-дом». Это связка стихотворений-наблюдений за четырьмя воображаемыми окнами, в каждом из которых происходит своя сложная внутренняя жизнь. Несколько кадров (как сказал бы человек с кинематографическим мышлением) или пара штрихов (как сказал бы график) – и по фрагменту, выхваченному мимолетным взглядом мы вместе с автором достраиваем судьбы в их предопределенности:

Хочешь – уцени,

Хочешь – осуди,

Только не тяни,

Сердце не студи!

Разве дело в том,

Что вся жизнь вверх дном?

– В том.

Сопереживающее наблюдение за людскими судьбами, которые вращаются по своим внутренним законам, ощущение собственного condition humana, то есть всех ограничений, тягот и экзистенциальных глубин, данных человеческому существу, мастерство слога, уникальный собственный голос – и, оглядка на того, к кому обращается, кому «показывает» свои наблюдения автор.

Всякий раз этим соглядатаем и соучастником оказывается особого рода читатель-друг. Обращаясь к близкому-ближнему нет нужды в надрывных интонациях: единомышленник, брат, любимая – они поймут, они продолжат за поэта его рассуждение или до-проживут его чувствование. Оттого лирический герой Бастунца категорически не склонен к истерике ни на любовной, ни на «гражданской» почве.

Даже стихотворение под названием «Прынцыповае адрозненне беларускай мовы ад англійскай» («Насупраць Цэнтральнай кніжнай крамы катуюць людзей» – о диссонансе между реальностью, происходящей в СИЗО КГБ и в паре шагов от него, в клубе имени Дзержинского) – оформлено в блюзовых интонациях. Блюзовая мелодика Бастунца действует на читателя гораздо сильнее любых восклицаний.

Своей тихой интонацией автор не просто заставляет читателя устрашиться тому, что «насупраць Цэнтральнай кніжнай крамы катуюць людзей», а осознать, что расслабленная повседневная жизнь, текущая в двух шагах от «американки», с «дзяўчатамі ў шортах», «Ностальгией» Арсенала в клубе Дзержинского и молчащим «гадзіннікам на Галоўпаштамце» – именно она, эта привычная, мирная жизнь, которая не хочет ничего знать о своей изнанке, и является по сути своей жуткой. Приглушенно, вялотекуще, сущностно жуткой.

Так от состояний, наблюдений, переживаний лирика Бастунца устремляется к травматичному «сегодня», будь то война или политические репрессии, и от них же переходит в область, где ежедневное бытие пересекается с планом над-мирного. При всей «здешности» стихов Андрея Бастунца их главными героями являются особые герои – Бог и время.

«Последний католик», который начинает стихотворение словами «Проснулся рано утром. Бога нет», и заканчивает на такой высокой ноте, что читатель физически ощущает Его присутствие, Бастунец ведет диалог о существовании Бога с ним же самим. У Бродского «В деревне Бог живет не по углам». Бастунец снижает пафос в своем «В деревне нет ни Бога, ни милиции» – и таки видит присутствие высшей силы и в громыхании грозы, и в приглушенном свете солнца между занавесок.

Ностальгические или написанные «на злобу дня» (в самом хорошем смысле этой идиомы), метафизические или ироничные, стихи Андрея Бастунца так или иначе всегда включают в себя оглядку на ядро человеческого существования – соотнесение самого себя, во всей своей биографической конкретности, смертности, временности,  с абсолютами – временем, Богом.

Между этими сущностями в поэтической вселенной автора можно поставить знак равенства:

Жизнь уходит по капле – в песок, в песок.

Остаются осколки, обрывки дня.

Собери это все, собери в мешок

И потуже веревкой стяни края.

Комментировать