Жизнь

«Дизайн и архитектура – это не про эстетику. Это про гражданские права»

«Я зря растратил детство и юность. Не слушал ни "роллингов", ни "депешей". Моими рокмэнами были графики». Польский график, дизайнер, автор детских книжек и публицист Мартин Виха пару лет назад выдал сентиментально-саркастичный бестселлер «Jak przestalem kochac design» («Как я разлюбил дизайн»), вызвав в стране бурные споры и публичную полемику. А приехав с коротким визитом в Минск, рассказал «Журналу» о тайном языке польского плаката, странном братстве рок-н-ролла и костела, беларусском капитализме в социалистической обертке и о том, как дизайн меняет мозги.

– Начнем, наверное, с тех самых «рокмэнов» польского дизайна. С титанов старой школы. Откуда они взялись? Как сложилась такая мощная группировка?

– Слушай, это шикарная история! По сути, очень польская. Наша школа плаката – поскольку речь прежде всего о ней – началась так: сразу после войны власти решили, что в рамках строительства коммунизма требуются мощные инструменты пропаганды. И один из них – плакат.

В Варшавском политехническом было создано отделение графики со специализацией в прикладной графике. Этим занялись очень молодые люди. Самому старшему – Хенрику Томашевскому – было под сорок, и он начал работать как профи еще до войны.

В этот первый период, в начале 1950-х, их плакат был очень социалистическим по форме. Чистой пропагандой. Но даже в самые крутые времена политических репрессий, он все равно воспроизводил нечто в духе довоенной польской рекламы. Свободу, живописность, шальное чувство юмора (характерное для польской графики межвоенного периода). А когда пришла «оттепель», вдруг оказалось, что это средство политической коммуникации расцвело как ироничный комментарий к реальности.

Была отличная школа киноплаката, в русле идеи, что кино – важнейшее из искусств. Делался фильм, выходил в прокат, к нему заказывались плакаты. Авторы получали невиданную степень свободы. Юлиан Паука, мой профессор, рассказывал, что когда они проектировали плакат, то считали, что делают еще один кадр к фильму. Как режиссер. Как соавтор.

Вальдемар Свежий. «Месяц строительства Варшавы 1953. Весь народ строит свою столицу». Из коллекции Галереи плаката Библиотеки Варшавского университета

 

Мне кажется очень забавным, что то, что изначально должно было быть провластной активностью неожиданно превратилось в мощную школу абсолютной свободы мышления. Причем при серьезной поддержке государства. Там сориентировались, что плакат – очень хорошая штука. Можно сделать выставку, открыть музей, показать соседям. Каждые два года в Варшаве проходили огромные выставки плаката. Участвовал Энди Уорхол! Вся элита японских плакатистов! И непременная польская экспозиция. Видишь ли, поляки работали в ситуации абсолютной свободы от коммерческого диктата. Не было задачи плакат продать. Все знали, что если фильм хорош – на него пойдут и так. А если плох – так будет хотя бы крутой плакат.

Кроме того, ситуация цензуры и идеологического прессинга вынуждала развивать эзопов язык. Обученная публика с ходу ловила метафоры и подтексты. И до конца коммунизма длилась эта тонкая игра, полная юмора и аллюзий.

– А что было дальше?

– Совпали сразу несколько обстоятельств. С одной стороны, вслед за золотой эпохой 1960-х и 1970-х настал очевидный кризис жанра. Кто-то ушел из плаката, кто-то занялся самоповторами. Людям тоже поднадоели шифровки и уже не вызывали прежних эмоций. Затем обрушилась экономика, что повлияло на качество полиграфии и возможность делать арт. А военное положение всех добило окончательно. Для многих структур, занятых плакатом, оно стало катастрофой.

Но были вещи и более глубокие. Эта игра – мы, мол, как бы подсмеиваемся над властью, но при этом в сложившихся обстоятельствах слегка с ней сотрудничаем – закончилась вместе со своей эпохой. Новое поколение не хотело хитрить, ловчить и вилять. Языком польского плаката оказалось невозможным рассказать о Польше 1980-х. Он просто стал для этого непригодным.

– И что пришло взамен? Язык рок-н-ролла? Политика?

– Очень символично, что одним из главных героев музыкального андерграунда 1980-х стал Томек Липиньски – сын Эрика Липиньского, «крестного отца» польской плакатной графики. Языком эпохи 1980-х была музыкальная альтернатива. Уличные граффити. И костел – что сегодня звучит странно. Но в то время значительная часть субкультур пользовалась костелом как убежищем. Целое издательское движение было связано с «Солидарностью». Как по мне, именно через броский логотип «Солидарности» польская история в последний раз высказалась пластичным языком плаката.

Томаш Сарнецкий, «Ровно в полдень». Избирательный плакат «Солидарности», 1989

 

– Но затем пришли 1990-е и, если я правильно читал твою книжку, оказались как бы «потерянным временем»…

– Знаешь, существует визуальный язык: вывески, реклама, обложки, плакаты, графические знаки и так далее. Так вот, в Польше 1980-х все это как ножом отрезало. Исчезла старая упаковка молока. Пропали прежние марки сладостей. Исчезли папиросы в прежних пачках, целые издательские серии – да и сами издательства. Вдруг оказалось, что не только плакат, а целый массив визуальной культуры просто перестал существовать. И его надо изобретать заново. Никто толком не знал, каким он должен быть. А государство абсолютно ушло с позиции главного хранителя того, как этот мир должен выглядеть. Я бы не считал 1990-е потерянными. Но это были странные годы.

– С твоих слов, сейчас есть перемены к лучшему. Что изменилось?

– Когда у меня родились дети, я хотел купить им книжки. И оказалось, что в книжном нет ни одной книги, которую я бы мог взять в руки и не отбросить в ужасе. Стандартом иллюстраций были нечто среднее между Диснеем и самопальной дешевкой.

Сейчас – другое дело. Пришло новое поколение, которое уже не отрицает польской графики. Началась дискуссия об архитектуре времен социализма. В первые годы после краха коммунизма ее обличали, сносили, разрушали. А сейчас у нее есть поклонники. Оказалось, что этот стиль может быть интересным. Сформировался средний класс, который хорошо принимает такого рода послания и готов к большему уровню сложности. Одновременно появилась новая генерация ярких графиков.

Анджей Понговский, плакат к фильму Анджея Вайды «Человек из железа», 1981

 

– То есть страна по сути тоже стала другой и стала себя читать иначе? Ведь дизайн – не просто стиль.

– Разумеется. Это прежде всего способ публичной коммуникации. Страна ищет ее новые формы вразброс, наугад. Конечно же, они крайне разные. В их числе – язык международной коммерции. Язык зажиточного среднего класса крупных городов. Заметен «правый» дизайн националистов. В его языке есть элементы субкультуры спортивных фанатов, заимствования из эстетики фашизма и компьютерных игр. Плюс изощренно перевранные фрагменты польской истории. Всё это склеивается в гибридные культурные коды. На мой взгляд, спекулятивные. Но впечатляющие.

– Ты говоришь сейчас о новой визуальной культуре очень динамичной, открытой. Хочу на контрасте спросить о минских впечатлениях. Мы здесь, кажется, до сих пор буксуем и тормозим.

– Минск на меня произвел сильное впечатление. Сперва я подумал, что вернулся в детство. Отмотал время лет на сорок назад. А после понял, что это не так, и город глубоко современен.

Мне здесь кажется, что я и моя страна пошли дальше – но другой дорогой. Для меня стагнация образца 1980-х означала конец красного проекта. А тут у меня такое чувство, что по-прежнему достраивают социализм. Таким странным образом: неспешно, кое как. Вдруг видим – и я указал на это юным коллегам, которые уже не читают кириллицы – громадные неоновые вывески. И это пропагандистские лозунги.

Для нас стационарная пропаганда – проржавевшие потрепанные конструкции, которые кое-где еще чудом уцелели. Уже когда мы были мелкотой, никто не делал пропагандистских плакатов! Мысль о том, что современное государство применяет неон для подачи своих деклараций, кажется чудным миксом новаторства и безнадежного прошлого.

То, что обустраивало публичное пространство в Польше последних десятилетий – изъятие из него присутствия власти – сделало наши властные структуры практически невидимыми. Теперь новое руководство со своим жестким курсом пробует снова стать публично заметным. Но, как оказалось, для этого уже не осталось никаких инструментов. Приходится их красть у коммерческой рекламы.

А в Минске постоянно видны знаки присутствия власти. И забыть о ней никак не выходит. Чистота, порядок, мало рекламы, всё под контролем, все на виду. Сперва чувствуешь себя как в отпуске, потом ощущаешь давление, а дальше понимаешь: это все же капитализм, только в странной социалистической упаковке. В странных таких социалистических декорациях.

– Поговорим о анти-дизайне. Этот термин, как понимаю, – твое изобретение, и речь идет об агрессии коммерции, подмене креативного проектирования рекламным хайпом и произволом заказчика. Но при этом ты забываешь про дикое обустройство личной среды обитания, поперек всех правил, норм и канонов. Профанный анти-дизайн живет всегда и везде как нулевой этаж стиля и вкуса. Вкус минус. И когда он получает власть, в городе начинаются интервенции и ампутации.

– А я не соглашусь!  Для меня суть анти-дизайна – не в агрессии, а в дофенизме. И вкус тут ни при чем. Можно иметь хороший вкус и гнать шлак. Или не иметь – с тем же результатом. Антидизайн – это когда взамен заботе о насущных потребностях воздвигают монументы. Или просто когда от дизайнера требуют не смысла, а шика. В этом смысле центр Минска – стопроцентный анти-дизайн. Со всей своей монументальностью и одновременно дискомфортом пустых пространств, огромных улиц и общей потерянности. Подчинение человека пространству, а не пространства – потребностям человека.

– Что делать в нашей ситуации? Следуя вашему опыту, ждать смены режима и последующей смысловой перезагрузки? Уйти в визуальный андерграунд? Или в дизайн-эмиграцию?

– Дизайн важен прежде всего как организация личного пространства. Комната. Квартира. Возможно, двор. И рабочее место. Клуб, где ты свой. Единственный способ – расширять эту зону. Ту, на которую можем влиять.

И еще то, о чем мы все чаще твердим в Польше: дизайн, архитектура, проектирование – не сфера эстетики. Это сфера гражданских прав. Архитектура, к примеру, – это про право на жилище. Право на солнце. На то, чтобы посидеть в парке (в Варшаве с этим проблемы, парки застраивают девелоперы). У нас есть право удобно сесть на остановке, комфортно поговорить, нормально перейти улицу, не выскакивая из-под колес.

Важно осознать, что дизайн – не подарок сверху. Это постоянное обустройство среды обитания. Где ты – не адресат, а соавтор. Сперва строишь среду. А после она задает ритм действия. Кажется, какая тут связь? Но когда наша власть в очередной раз закрутила гайки, все варшавские хипстерские кафешки закрылись и дружно ушли на протестный митинг. И это тоже дизайн.

Читайте также:

Профилактика одиночества и карго-культ оппозиции. Какие публичные пространства нужны Минску

Проснуться в другом городе. Как развиваются публичные пространства Минска

Город просыпается. Как граждане могут влиять на принятие решений

Бюро ритуальных услуг. Как убивают старый Минск