Политика

Диалог. Почему падение режима не означает потери государственности Беларуси

2619 Владимир Мацкевич

«Памiраць памiрай, а жыта сей!» – гласит известная всем беларусам пословица. Помня о смерти, мы заботимся о жизни. Поминая смерть в своих мыслях и словах, мы думаем и говорим о жизни. Эпидемия несёт смерть. Родные и близкие умерших помнят их, и продолжают жить, делать свою работу, продлевать и улучшать жизнь. И говорить о жизни, помня о смерти.

Но все говорят по-разному, до крайностей. Одна крайность – «мы все заразимся и умрём», другая – «смерти нет, ничего экстраординарного не происходит». Всё остальное располагается между крайностями: «умрём, но не все», «да, люди умирают, но от неустановленных причин, а не от коронавируса», и т.д. А в чём истина и правда? Практически никто из говорящих и пишущих не может быть уверенным в том, что говорит.

Вот Евгений Прейгерман предрёк экспоненциальный рост заболеваемости и смертей. Он это точно знает? Ну, откуда же! Никто не знает, как поведёт себя вирус, и как на него отреагирует человеческий организм, вся популяция и социальные институты. И вот именно реакцию социальных институтов на эпидемию, на угрозу и вызов стоит обсуждать. И это главное, что заслуживает внимания в том, что говорит Прейгерман. Итак, ясно и понятно, что сказано. А вот зачем это сказано?

Устрашение экспоненциальным ростом заболеваемости и смертности нужно автору, чтобы адресовать призыв обществу и предложить способ поведения. Он формулирует вызов обществу (угроза экспоненциального распространения эпидемии) для того, чтобы сформулировать ответ на этот вызов. И ответ звучит почти гротескно: «Ребята! Давайте жить дружно!» Обществу предлагается прекратить оппонирование политическому режиму и… И что?

Вот ведь, как интересно получилось! Я не читал статью Прейгермана, пока не увидел ответ Александра Федуты на неё. В ответе Федуты главным словом для меня было слово «диалог». Вот уже 20 лет я не устаю говорить об общественно-политическом диалоге в стране, и пытаюсь вести этот диалог с учётом тех условий и обстоятельств, которые делают возможным хоть какую-то форму диалога.

В статье Федуты важное для меня слово встречается четыре раза в одном абзаце: «И он, и я являемся сторонниками диалога. Только я — сторонник диалога между властью и оппозицией, а он — сторонник диалога между белорусскими властями и готовыми общаться с ними западными кругами. За первое у нас не раз били дубинками по головам и сажали на разный срок под стражу, второму радостно аплодировали и даже приводили на мероприятия высших должностных лиц государства. Но в данном случае мы оба — именно сторонники диалога».

Но в исходной статье Прейгермана я не нахожу никакого упоминания диалога, кроме как в названии организации, которую представляет Евгений Прейгерман: «Минский диалог». Уже потом, в ответе Прейгермана на ответ Федуты это слово появляется, и вот в каком контексте: «И это адресуется как государству, так и оппозиции. Я не изобрету здесь какой-то велосипед. Ситуация очень сложная, нам понадобится не один год, чтобы выйти на конструктивный диалог. Но мне кажется, что сама ситуация подталкивает к тому, что можно начинать с самого простого — относиться уважительно к чувствам другого, даже если считать его серьезным идеологическим оппонентом».

Из контекста ясно, что предлагается не сам диалог (это дело далёкого будущего), а только простое начало: «можно начинать с самого простого — относиться уважительно к чувствам другого, даже если считать его серьезным идеологическим оппонентом».

В исходном тексте мы видим то же самое: «Иногда достаточно просто терпимости и сдержанности в поведении и высказываниях. Это не значит, что не нужно ставить друг перед другом неприятных и трудных вопросов или высказывать собственные мнение, которые наверняка не понравится другой стороне. Но ведь согласитесь, что делать это можно по-разному. Можно, как было до сих пор. А можно — с хотя бы минимальным уважением и пониманием, что другая сторона — это тоже Беларусь».

Есть в статье призыв к терпимости, сдержанности, взаимному уважению и пониманию. Это здорово! И так этично и гуманно. Есть и намёк на то, что я тоже повторяю много лет: «Мы один народ!»

И вот я вижу слова, которые и сам мог бы употребить, но согласия с автором не возникает — наоборот, всё протестует против того, что говорит автор этими красивыми словами.

Сразу обозначу свою читательскую предвзятость. У меня есть позиция, я оппонент режима, то есть, я противник этой власти. И статья Евгения Прейгермана обращена именно ко мне – к оппозиции, к оппонентам власти. И ко мне обращён призыв – терпимо, сдержанно относиться к этой власти, с уважением и пониманием.

Тогда по порядку.

Я и так отношусь терпимо и сдержанно. Я даже открытое письмо в прошлом году написал главе этой власти. Написал то письмо с выражением понимания позиции главы государства и режима в отношении к вызову прошлого года, к угрозе потери независимости. Прейгерман тоже говорит об угрозе независимости. Казалось бы, перед лицом этой угрозы наши позиции с Прейгерманом и главой режима должны сближаться. Но нет! Проблема в уважении. Точнее, в предложении относиться с уважением к власти, к режиму, к его идеологам, включая самого Прейгермана.

Читайте также:

«Что вы собираетесь делать, чтобы предотвратить угрозы стране?» Открытое письмо гражданина Мацкевича гражданину Лукашенко

С пониманием к их позиции я могу относиться. Понимание требует напряжения, я напрягаю свою способность понимания, и даже понимаю, почему глава режима не вводит карантин при угрозе эпидемии, даже при предсказываемым Прейгерманом экспоненциальным ростом. Понимать понимаю – но уважать не могу.

Я понимаю и режим, и тех, кто в ответ Прейгерману возмущается и отрицает саму возможность любого диалога с этим режимом.

Отрицание ведь и возникает из неуважения.

Как можно уважать оппонента, который в каждом публичном, даже официальном выступлении не может удержаться от оскорблений оппонентов. Набор оскорблений в адрес оппозиции и гражданского общества («купленного» и «продажного»), всего народа («народца») с каждым выступлением главы режима растёт, путь и не экспоненциально. У него просто запас слов не очень велик. Как можно с уважением относиться к хамству и хаму?

Memento mori. Давайте и в этом контексте помнить о смерти. Последней каплей, лишающей главу режима какого-либо уважения, стали его высказывания об умерших от коронавируса. Не буду повторять то, как он отозвался о первых умерших, эти слова и без меня растиражированы. Это верх хамства, или, наоборот, моральное дно. Нет и не может быть уважения к хамству, к хаму, использующему свою безнаказанность и неограниченную власть для того, чтобы унижать и оскорблять не только оппонентов, но и «вас, ему преданный народ», даже покойников.

Напрашивается предложение Прейгерману – обратиться с требованием уважать оппонента к тому, кто уже много лет только и делает, что демонстрирует неуважение, унижает и оскорбляет всех и вся. Но я советов не даю. Прейгерман сам решает, что ему делать. И решая, он всё понимает. Вот его понимание и подлежит анализу и критике.

Прейгерман меня (как одного из оппонентов режима) пугает угрозой, называя три вызова: коронавирусный кризис;  экономический кризис; кризис международных отношений. И объединяет все три вызова, говоря о возможной потере независимости страны.

Эти кризисы сегодня видят все. И я их вижу – но вижу иначе.

Эпидемия представляет собой большую угрозу. Но это угроза жизни людей, но никак не независимости. Вирус не поражает социальные структуры.

Эпидемия высвечивает кризис государственности, это да. Но Прейгерман ведь не об этом говорит!

Эпидемия обнажила полную неспособность правящего режима адекватно реагировать на угрозу жизням людей. Это кризис современной беларусской государственности. И начался он не с эпидемии, а гораздо раньше. Всё, что делает Прейгерман своим «криком души» – это подмена понятий и манипулирование очевидностями. Кризис государственности очевиден, но этот кризис рукотворен, он создан самим режимом, решениями и действиями властей. Со всей очевидностью он проявился в прошлом году как неспособность режима противостоять внешней экспансии.

А Прейгерман выдаёт эпидемию за причину этого кризиса. Дешёвый идеологический трюк.

Да, кризис государственности усугубляется экономическим кризисом. Глобальная экономика вступает в полосу затяжной рецессии, и мы этого не можем избежать. Но даже глобальная рецессия не вызвана пандемией коронавируса. Пандемия только ускорила этот процесс.

Что же касается не глобального, а локального странового экономического кризиса в Беларуси, то он тоже начался не с эпидемией.

Вся суета, лавирование в отношениях с Россией в прошлом году, торг по нефти и газу, попрошайничество скидок, кредитов, отсрочек – всё это свидетельство глубокого экономического кризиса в стране.

Отсутствие политической воли в начале эпидемии коронавируса и теперь объясняется тем, что режим просто не имеет ресурсов для адекватной реакции на этот вызов. Он не мог ввести карантин по понятной причине – эту меру просто нечем оплачивать, «нету золотого запасу».

Режим просто-напросто экономически несостоятелен. Всё, на что он способен, это переложить тяжесть расходов по борьбе с эпидемией на налогоплательщиков, на граждан и население: «Выживайте, кто как может, государство за это ответственности не несёт».

Это даже можно понять. Беларусское общество демонстрирует потрясающую способность к выживанию. Оно может позаботиться о себе само, и каждый в отдельности, в своей семье, и в стране. Граждане Беларуси отзывчивы в беде. Все мои друзья участвуют в общественной самозащите. Кто-то жертвует, сколько может на помощь нуждающимся и группам риска, кто-то организует сбор пожертвований и распределение помощи, кто-то волонтёрит на пошиве масок, изготовлении щитков для медиков. Все делают то, что могут.

А что же режим в лице его главы?

Мало того, что он не признаётся в своей несостоятельности, в том, что страна живёт по нищебродскому принципу «от кредита до кредита», он ещё и пытается отрицать саму угрозу эпидемии.

Это обстоятельство требует развёрнутого описания. Да, паника может оказаться опаснее самой эпидемии. Нельзя допускать паники. Но не отрицанием угрозы.

Спокойное признание сложившегося положения дел не вызывает паники. Правдивое и регулярное информирование о распространении вируса – лучшее средство от паники. Мобилизация на борьбу с эпидемией тех ресурсов, специалистов и граждан, участие которых в этом необходимо, существенно снижает риски и потери.

Но ничего этого граждане так и не дождались от властей и главы режима. Нам по-прежнему лгут, скрывают информацию – и продолжают оскорблять и унижать. Оскорбляя, устами Прейгермана требуют уважения.

Уважения не дождётесь!

Теперь о сути диалога и критики в адрес тех, кто отрицает его необходимость.

А что вы можете предложить лучше диалога?

Я понимаю ваше моральное возмущение и сам его разделяю. Но спрашиваю: а вы вступаете в диалог только с теми, кого уважаете?

Если так, то вы не понимаете самой сути диалога.

Диалог – это не щебетание влюблённых при Луне. Диалоги бывают разные. Например, переговоры о капитуляции – это диалог. Какую роль играет уважение сторон в переговорах о капитуляции? Такие переговоры ведут победители и побеждённые, которые не только не обязаны уважать друг друга, но могут даже ненавидеть друг друга лютой ненавистью.

Да, переговоры требуют соблюдения дипломатического этикета. Этикета, но не уважения. Если стороны в переговорах прибегают к оскорблениям и унижению, то это способ давления на оппонента. Насколько такое давление прагматично, я не берусь судить, но знаю, что чаще всего оно ведёт к срыву переговоров.

Диалог ведёт полиция с террористом, если этого требуют обстоятельства. Вряд ли полицейский должен уважать того, кто захватил заложников и может их убить.

Диалог организуется с прагматическими целями. И чаще всего политические диалоги ведутся по необходимости, а не по желанию сторон. Это касается и диалогов в бизнесе, и между государствами.

В нашей стране существует острейшая необходимость в общественно-политическом диалоге. Условия, факторы, формы такого диалога я подробно описывал несколько раз. Художественно-метафорически в памфлете «Вызывающее молчание», схематично и технично в Стратегии-2006, и демонстрировал возможности диалога с режимом в пост-голодовке церкви «Новая жизнь» и в противостоянии Национальной платформы с Макеем и его ОКС. 

Диалог требует прагматики и трезвой оценки сил и возможностей сторон.

Сегодня (уже и в прошлом году) властям и режиму диалог стал нужен. Нужен, но ещё не необходим. Режим не хочет диалога с обществом, но в рядах режима появились те, кто понимает целесообразность диалога.

Рациональное понимание целесообразности диалога упирается в хамство. Да, так бывает.

Глава режима развращён десятилетиями неограниченной власти, тотальным послушанием всей вертикали, иллюзией своей исключительности. Он считает, что диалог с обществом ниже его достоинства. Это типичная установка хамов, независимо от того, имеют они власть или находятся на дне общества.

Но в высших эшелонах власти есть прагматичные люди, способные блюсти дипломатический этикет, и просто с некоторой долей интеллигентности. Я не знаю, способны ли они уважать оппонентов, меня ли, Северинца ли, или Позняка, но это совершенно не важно. Достаточно уж того, что они способны воздерживаться от хамства.

Но, наличие таких людей на вершинах режимной вертикали никак не делает режим готовым к диалогу. Эти люди, сколько бы их ни было, ничего не решают, и не могут быть представителями и спикерами в диалоге.

Диалог возможен только между теми, кто самостоятельно принимает решения.

Прейгерман не может вести диалог от имени режима. Это ведь очевидно, не правда ли? У него нет для этого полномочий и компетенции.

Но и Макей не может вести диалог. Мы объяснили Макею это ещё в 2009-2010 годах. Как бы высоко ни располагался Макей на вертикали режима, он не принимает решений.

Макей мог бы стать спикером, полномочным представителем режима в диалоге, но только при выполнении двух условий.

Во-первых, он должен иметь полномочия самостоятельно принимать решения в ходе диалога, делать предложения другой стороне и принимать или отвергать предложения от представителя оппонента. Эти полномочия могут быть выданы ему только декретом главы государства и режима.

Во-вторых, решения, которые будет принимать Макей (условный Макей, любой полномочный представитель), должны быть обязательными для исполнения режимом, включая главу этого режима, который выдал полномочия своему представителю. Если это условие невыполнимо, то диалог будет не переговорами, а просто посиделками частных лиц и безответственным трёпом. Кто бы ни представлял режим в живом диалоге, диалог ведётся с главой режима и никак иначе. Любые другие формы – «обман трудящихся». Или политическая манипуляция.

Эти два условия трудно выполнимы, но они ясны и понятны. И понятность этих условий ведёт к здравому выводу – режим сейчас не готов к диалогу и каким-либо переговорам.  

Это настолько ясно и понятно, что об этом сказали все, кто читал статью Прейгермана и возражал ему. Но есть и то, о чём не сказали критики и комментаторы статьи Прейгермана.

Первое, и самое неприятное для нас всех, что следует в этом контексте сказать – режим не готов сейчас к переговорам и диалогу, и никогда сам не будет готов. Его нужно заставить, принудить к переговорам.

Режим пойдёт на переговоры и диалог только тогда, когда не сможет отказаться. И он не зря подозревает, что переговоры могут означать конец, смерть самого режима, и переучреждение государства, управление которым он приватизировал.

И в этом подозрении режим прав. Он будет готов к диалогу и переговорам только перед самым своим концом. Но, хуже всего то, что при такой установке справедлив принцип: «Живым я не сдамся». И снова – memento mori.

Мы должны понимать, что конец режима никак не означает конца государственности и независимости Беларуси. Наоборот, обновление государственности необходимо для оздоровления и нормализации жизни.

А Прейгерман своим «криком души» вводит нас в заблуждение, он отождествляет смерть и конец режима с концом государственности и потерей независимости. Это ложь, но, видимо, никого не способная обмануть.

Как подвести режим к готовности вступить в диалог, я уже несколько раз рассказывал, не буду повторять всю аргументацию, просто назову. Режим (верхи) не сможет уклониться от диалога тогда, когда общество (в данном случае – низы) не захочет делать то, чего ждёт и требует от него режим. Конкретно в 2020 году это означает бойкот и срыв выборов, так необходимых режиму. Одного этого может оказаться недостаточно, но это первый шаг и отчётливый сигнал режиму. И сорвав выборы, общество почувствует свою силу и будет способно на большее.

А пока, наоборот. Общество хочет и требует.

Общество много лет требует свободных выборов.

Общество сейчас требует введения карантина.

Общество сейчас требует отмены парада, субботника и ещё чего-то там.

То есть, низы постоянно чего-то хотят, не столько требуют, сколько просят чего-то у режима, а режим всё это может.

Ну, отменят субботник и парад. Общество будет довольно?

Ну, объявит режим карантин «по требованию трудящихся». Это остановит эпидемию? Спасёт малый и средний бизнес?

Ну, зарегистрирует режим на «выборах» Губаревича-Ковалькову-Козлова кандидатом, допустит их наблюдателей поближе к столику подсчёта голосов. Это приведёт к победе этого кандидата?

Общество должно сначала перестать хотеть чего-то от этого режима. Перестать хотеть от него, требовать от него, просить у него.

Вот как теперь, например. Кто мог и хотел, ушли в самоизоляцию. Оказывается, это можно и не спрашивая разрешения режима. Сами занялись снабжением масками и средствами индивидуальной защиты, моем руки, добываем антисептики, собираем деньги на аппараты ИВЛ, помогаем медикам продуктами, жильём, питьевой водой. На всё это не надо просить разрешения режима. Мы всё это можем сами. Если захотим.

Если захотим – можем. Надо научиться не просить, не верить режиму и не бояться его. Это наше государство, а не режима, не Лукашенко. Если мы не захотим главного из того, чего от нас требует режим, это приведет к политическому кризису.

Сам по себе коронавирусный кризис и экономический (про третий Прейгермановский кризис вообще не буду упоминать, он выдуман) не ведут к концу режима. Это политический режим, и конец ему придёт только в результате политического кризиса. Кризисы действуют только в системе (об этом недавно писал Андрей Егоров).

Сам по себе и политический кризис не гарантирует конца режима. Конец режима оговаривается в диалоге, в переговорах о переучреждение государства. Для переговоров нужна другая сторона.

И тут у меня совсем уж неприятный вывод. А кто эта противоположная сторона? Кто будет вести диалог с режимом? Кто является равным ему по силе и влиянию оппонентом?

Нет такого.

Ну, не Северинец же на Плошчы. И не Губаревич с Ковальковой. Почему не они? Да потому, что их никто не уполномочил на эту роль – быть представителями и спикерами в диалоге и переговорах.

Оппозиция режиму в стране есть. Но она не способна договориться между собой.

В Стратегии-2006 прописывался простой принцип: от общественно-политического диалога к диалогу с режимом.

Любой политик, учитель, бизнес-тренер, кому приходилось вступать в общение с публикой, знает, что разговаривать с толпой гораздо легче, чем с персонализированным оппонентом. В толпе каждый может говорить, и говорит. Такое говорение создаёт шум. Прислушавшись к этому шуму, демагог всегда может выбрать себе самого безопасного оппонента, назначить его спикером от толпы и разделать под орех. Этим приёмом пользуются все демагоги, вожди улицы, лидеры наций. Техника манипулирования толпами и публикой хорошо описана разными авторами, начиная с Сунь-Цзы и Макиавелли и заканчивая Густавом Лебоном и нашими современниками.

Для переговоров и диалога с сильным оппонентом нужен сильный представитель, то есть тот, кто пользуется полным доверием делегировавших ему право представительствовать, говорить от имени силы общества. 

Общество должно доверять тому, кому делегирует право его представлять. Доверять вести переговоры от своего имени. Доверять самому принимать решения в ходе переговоров, делать предложение другой стороне, и принимать или отвергать предложение той, другой стороны. Если общество заподозрит, что его представитель может быть подкуплен или наивен и обманут, доверие моментально исчезает. И тогда такой переговорщик будет представлять только самого себя, а не общество.

Но и сам представитель и спикер должен доверять обществу. Если он решит выдвинуть серьёзное предложение-требование противоположной стороне, а та сторона откажется его выполнять, то спикер должен быть уверен, что общество поддержит это предложение-требование своими действиями. Если такой уверенности у спикера нет, он не сможет выдвигать серьёзных требований, и противник не будет с его требованиями считаться.

Именно так всё сейчас и происходит.

Анатолий Лебедько даёт Лукашенко 24 часа на то, чтобы тот ответил на его вопросы, заданные как бы от имени общества. Что делает Лукашенко? Ничего не делает. Он этого не слышал. Ну, может быть услышал, и сделал – сделал вид, что не услышал. Вот и весь «диалог».

В случае с «народным дедлайном» Лебедько диалог мог состояться только тогда, когда на следующий день после невыполнения требования на Площади было бы 100 тысяч минчан. Ну, хотя бы 10 тысяч.

Николай Автухович выдвигает ультиматум Лукашенко. Есть такой сюжет в переговорах, ультимативная форма требований осложняет ведение переговоров, но не обязательно прекращает их.

Что произошло после ультиматума? Ничего. А чего кто мог ожидать? Ультиматум только тогда осмыслен, если после невыполнения требований участник переговоров может применить санкции и имеет для этого силу.

Очевидно, что сегодня режим не готов к диалогу.

Но оппоненты режима готовы к диалогу ещё меньше. Их нет. То есть, недовольные граждане есть, кандидаты на «единого кандидата» тоже есть, а того, кому общество могло бы доверить ведение диалога от своего имени нет.

И не будет, пока каждый будет требовать, просить, хотеть чего-то не от оппонентов режима, а от самого режима. И не важно, чего вы требуете, просите, хотите и ждёте от режима. Он всё равно вам ничего не должен.

Пока общество не хочет, не ждёт, не просит, не требует ничего от самого себя, пока не найдёт тех, кто будет представлять общество в диалоге с режимом, пока не будет готово поддержать своего представителя своей силой, ни о каком диалоге и речи быть не может.

А если это всё будет, то единственным предметом переговоров с режимом будет порядок созыва Учредительного собрания. А само это собрание и будет тем самым диалогом различных политических сил во благо беларусского государства, переучреждения Республики Беларусь.

А пока можно читать Прейгермана и тех, кто с ним спорит по пустякам.

Читайте все части нового текста Владимира Мацкевича:

Часть 1. Почему падение режима не означает потери государственности Беларуси

Часть 2. О комфорте, кризисе и ответственности власти

Часть 3. Ответственность оппозиции

Часть 4. Кто отвечает за всю страну, за государство и судьбу нации?

Часть 5. О безответственности

Комментировать