Арт

Cталин с нами. Две версии жизни назад

876 Максим Жбанков

Адриан Маклафлин в роли Иосифа Сталина

 

В минский прокат вышла «Смерть Сталина» – британско-французский кинокомикс по мотивам советской истории. Рядовой эпизод – если бы не скандал вокруг отзыва его российского прокатного удостоверения.

В контексте восторгов по поводу российского спортивно-патриотического эпика «Движение вверх» – хороший повод порассуждать о движении вниз. О странной работе разрешенной памяти. Точнее, о разных версиях разрешенной памяти: Москва с проката сняла, а Минск поставил. Редкий случай экранного неповиновения. Обозначающий, на самом деле, очевидное: мы разные. И Сталины у нас тоже разные.

Что получилось в российском случае? Коммерческий продукт был опознан как идеологическая диверсия. Обычное дело. В плане экранной политики наша восточная соседка так и не продвинулась дальше брутальной логики холодной войны, согласно которой победа в борьбе за умы и сердца сограждан достигалась умением перекрыть огневые точки противника. Последнее означало, в числе прочего, блокировку враждебных сигналов, нелояльных спикеров и сомнительных медийных посланий.

Культура власти привычно выигрывала по очкам. И кончилась как матрица смыслов в конце 1980-х, когда наряду с ВИА «Самоцветы» стало возможным легально купить Deep Purple, а вместо «Сталеваров» в видеосалонах запустили «Терминатора».

Происходящее в России сейчас – попытка идеологического реванша административной вертикали. Возвращение имперцев. Олдскульной власти остро нужна героика. И герои. Естественно, олдскульные.

Летчики. Хоккеисты. Космонавты. Богатыри. Мертвые пионеры. Медведи с огнеметами.

Снова востребованы сказки о главном. И то, что публично зовется «заботой о духовном здоровье нации» по сути есть жажда управляемой селекции умонастроений. Привычной зачистки мозгов.

Сказка на сказку

Блокируя прокат «Смерти…», московские инстанции защищают не историческую достоверность (вспомним позорные наезды на российских критиков недавних «28 панфиловцев»), а собственный душевный покой. Монополию на утвержденное прошлое, подконтрольное настоящее и четкое будущее. Право на незыблемость каноничной державной мифологии.

Соответственно, главной мишенью становится не закордонная закулиса, а внутренняя Европа: потенциальный критик и оппонент, предпочитающий вариативность единообразию, а критицизм и скепсис – восторженному хоровому энтузиазму.

Спор тут особый: не «правда против кривды», а «наша сказка против вашей». А поскольку защищают не рациональную систему взглядов, а глюки группового авторитарного сознания, рабочими приемами могут быть только крик и истерика. Принуждение к патриотизму. Психологический прессинг, притворившийся гласом народа.

Среди российских аргументов против «Смерти Сталина» – нежелательное совпадение премьерных показов британского кинокомикса с 75-летием конца Сталинградской битвы. И в этом страхе смыслового диссонанса – четкий сигнал с соседского поля чудес. Задача здесь не менялась с времен Брежнева и Андропова: не перегнать заграницу (для этого есть балет и «Черный квадрат»), а защитить свое первенство на внутреннем поле идей. Причем сразу на двух уровнях, низовом и верхушечном: кассового коммерческого проката и пропагандистской дрессировки массовых настроений.

Потому и рядовой британский кинокомикс попал под двойной удар: как конкурент развлекухе местного разлива и враждебный агент влияния.

Прощание славянок

Почему «Смерти Сталина» не испугались у нас? Зачем, пусть и с некоторой оглядкой, пустили в беларусский прокат? Вряд ли из особого пристрастия к киношаржам (а персонажи «Смерти…» вполне карикатурны – хоть и исторически достоверны). И уж точно не из любви к демократическим ценностям и публичной критике сталинизма. Сработало другое: ощущение того, что это уже не наша война. И нам защищать(ся) тут, в общем-то, нечего.

«Нержавеющий Сталин». Авторы: Сергей Войченко, Владимир Цеслер, Андрей Шелютто

 

Сталин в России сегодня – легитимная духовная скрепа. Титан администрирования, победитель фашизма, воплощение имперской мощи и (судя по опросам) народный авторитет. Защищая Виссарионыча от «антисоветчиков и русофобов» там защищают сильную руку – героическую версию административной вертикали, авторов былого величия. И собственную – как преемников СССР – лицензию на власть с правом на жесткий стиль.

У нас же Сталин еще в 1990-х разошелся на плакаты, кинопублицистику и рок-зонги. И там, собственно, остался по сей день.

В тени Курапат превозносить усатого горца было смешно и нелепо. Да особо и некому – ни наверху, ни внизу. Прощание с империей означало, кроме всего прочего, развод с ее идеологией. А, значит, и с ее потрепанным иконостасом. Новую мифологию свежей локальной власти пришлось лепить наскоро из того, что было: картонной советской риторики, деревенских припевок, нахрапистого колхозного менеджмента, славянской базарности и героики полевых командиров, вышедших в крепкие хозяйственники.

Сталин тут оказался условной точкой отсчета, автором «великой Победы». Фигурой речи. Не меньше – но и не больше.

Какой еще бронепоезд? Нам бы на дизель до Вилейки.

«Смерть Сталина» – не конкурент. Ни нашему кино (ввиду его блестящего отсутствия), ни нашей идеологии (по той же причине). Добавим сюда новейшую тенденцию «мягкой беларусизации» – тихий поиск безопасной «отдельности» от Большого Брата. Что на выходе? Ноль эмоций. Техническое согласие на снижение пафоса.

Кино так кино. Комикс так комикс. Может хоть какую копейку насшибает.

Читайте дальше:

Империя. Зла. Как Москва стала ненужной для беларуса

Живучий советский человек. Почему внешняя агрессия не сплотит беларусов

«Князь Владимир как рефлексирующий интеллигент». Беларусский историк о фильме «Викинг»

Комментировать