Арт

«Чужой. Завет». Бог и не думал нас любить

Тем, кто был разочарован «Прометеем», предыдущим фильмом Ридли Скотта из вселенной «Чужих», новый фильм «Чужой. Завет» скорее всего придется по душе. Он динамичнее, и недокрученные сюжетные нити «Прометея» тут сходятся в единую картину.

При этом всё, за что зритель любит «Чужих», в фильме присутствует, канон соблюден. Есть мультикультурная команда астронавтов-колонистов, летящих на пригодную для жизни планету, сцены борьбы с Чужими на местности и в замкнутых отсеках звездолета. Чужие вызревают в теле человека, разрывают плоть, выпрыгивают, нападают, убивают. Как прежде – но еще зрелищнее, с некоторыми жуткими нововведениями

Фанатов Чужих захватит и достраивание полной вселенной «Чужого» на основании уже второго приквела, и разросшийся бестиарий, и обращение к первоистоку всего этого мрачного фантастического мира – рисункам швейцарца Ханса Гигера, который и визуализировал монстров для фильмов Ридли Скотта.

Фильм вообще полон разнообразных отсылок и цитат, которые введены предельно внятно. Очень эстетски выглядит кино-визуализация картины «Острова мёртвых» Бёклина, который превращается в обитель сверхчеловеков на планете, куда прилетает космический экипаж с Земли.

Главный герой фильма, андроид Дэвид, знакомый зрителю по «Прометею» – большой любитель Вагнера, что дает прямую ассоциацию с фашизмом. Дэвид, как и национал-социалисты, разделяет (в извращенной, конечно, трактовке) идею о том, что «человек – то, что следует преодолеть». При этом его деятельная философия, которая и дает ход всему сюжету саги, представляет собой пресловутый «фаустовский» дух, который европейцы детектировали у себя и раскритиковали не позднее конца 19 века.

Андроид Дэвид, творение рук человеческих, ставит себя выше создателей, и стремится стать создателем сам. Еще более любознательным, еще более смелым в экспериментах. От людей его отличает любовь к биоразнообразию и отказ считать именно человека венцом творенья. Извращенная евгеника, которой он себя посвящает, напротив, человека считает не просто средством, а, буквально, биоматериалом для причудливого буйства несимпатичных форм жизни.

Удивительно, как явственно начинают звучать большие вопросы о боге и вере. Большинство современных фантастических фильмов индифферентно относятся к этой теме, да и старые добрые «Чужие», с которых все начиналось, не заморачивались такими проблемами.

С появлением их приквела, «Прометея», стало понятно, что Скотт хочет поговорить том, «откуда мы взялись». И предлагает к размышлению вариант, одинаково травматичный как для верующего, так и для атеиста с агностиком.

Майкл Фассбендер в роли Дэвида в фильме «Чужой. Завет»

 

Что если нас создал не всеблагой бог, желающий от нас восхождения к добру, прощающий и следящий за нашей жизнью с участием, и не непостижимые (пока) безличные вселенские законы – а прагматичные сверхчеловеки. Что если мы – мутанты, производное от других, более совершенных (с чьей-то точки зрения) форм жизни; мясо, которое не имеет никаких «прав человека» по праву рождения, потому что и рождено было только для чьих-то экспериментов?

Мы-то, современные люди, мыслим себя как плод любви, для кого-то – божественной, для кого-то – любви наукообразной всех параметров вселенной друг к другу, которые привели к возникновению человека (знаменитый «антропный принцип» развития Вселенной). А что если в корне нашего существования – злой умысел жестоких создателей-палачей? Что если «бог» – это зло? На кого тогда уповать, кому молиться?

Это ужас, страшнее того, что пережил человек в ХХ веке – заброшенности в ситуацию одиночества в мире, когда «бог умер». Тут еще хуже – «бог»-маньяк изначально предал человека, изгоя Вселенной, несущего в себе не просто «первородный грех», а проклятье быть лишь скотом на убой Чужим.

В этом смысле фильм – последовательная реакция на взрыв биотехнологий ХХI века, да и вообще на «темную сторону» науки. Новый «Фауст», новый «Франкенштейн». И в чем-то – даже новые «Роковые яйца» и «Собачье сердце».

Есть в фильме эпизод, где в холодильник с человеческими эмбрионам любовно и осторожно подкладывают нечто совсем нечеловеческое. С научными, так сказать, целями. С точки зрения экспериментатора, это «нечто» совсем не хуже, а даже интереснее человека. Это удар в самое больное место. По вере в исключительность рода людского, живущую где-то в самой сердцевине нашего самосознания.

Фильм называют мрачным и беспросветным. Это справедливо, ведь вселенная Чужих оказалась не просто безбожной, а в чем-то даже сатанинской. Но какая-то слабоуловимая, самоуничтожающаяся общей идеологией фильма, гуманистическая нить в нем чуть трепещет.

Во-первых, многие эпизоды заставляют вспомнить фразу профессора Преображенского о том, что лепить людей из нелюдей не надо, ведь родить-то может «любая баба». Способность человека естественным путем создавать человеков – действительно какая-то единственная непоколебимая ценность в фильме. Причем даже сверхчеловек, андроид Дэвид ей явно завидует, немного комично пытаясь воспроизводить человеческие семейные паттерны.

Во-вторых, люди в фильме показаны довольно симпатичным живым видом, хотя есть среди них раздолбаи и «слабаки».

Как-то за кадром остается то, почему, собственно им нужно лететь на другие планеты с целью колонизации. Ну, уничтожили экологию своей планеты, да. Зато теперь мечтают о настоящем Доме на других. Причем колонизатор-человек – это не хищное создание, которое везет с собой оружие, технологии, чтобы продолжить портить все во вселенной, как это уже произошло с Землей. Колонизатор – это милая женщина, мечтающая о деревянном домике у озера, где прежде не ступала нога человека.

Старая для фантастического кино идея, воплощенная еще в «Солярисе» Тарковского – в космосе человек ищет лишь новую Землю, новый Дом. Но найти его там невозможно, лишь безграничные океаны «чужого», чуждых, анти-домашних сущностей ожидают его вдали. Назад, к корням; космос – нечто непостижимое, злое – говорили фантастические фильм про встречу с иными формами жизни на новых планетах.

Но и дома мы – лишь гости, заброшенные туда ради эксперимента злым божеством – отвечает Скотт.

Много лет назад в анализе первого фильма «Чужой» Славой Жижек назвал источником центрального образа ксеноморфа фобию человека о том, что внутри него самого существуют какие-то автономные сущности, которыми он сам не совсем управляет. Подсознание, «душа», сознание, иммунитет, нервная система и даже наш голос – на всех уровнях можно назвать некого «чужого», который сидит внутри нас, и одновременно является нами и чем-то чужим внутри нас.

Мы сами – чужие внутри собственного тела. Фильм «Чужой. Завет» выводит эту диалектику с экзистенциального в космогонический уровень. Человек во Вселенной – бездомен, бесправен; он сирота, проданный родителями «на мясо».

Если и можно выдумать из этого тупика как-то мало-мальски оптимистичный выход – то сводится он к достаточно уютному, но обывательскому выводу. Человеку не нужно быть сверхчеловеком, брать на себя функции создателя. Человеку нужно быть просто человеком, симпатичным, не слишком амбициозным «хорошим парнем» (а лучше девчонкой!) из американского кино, спасающим друзей, мечтающем о счастье.

Кэтрин Уотерстон в фильме «Чужой. Завет»

 

На другом полюсе ничего утопично-высокодуховного нет – лишь фашизированный Вагнер, «Вход богов в Вальгаллу» и смесь алхимии с концлагерными опытами на живых существах.

Не удивительно, что зрителей экзистенциально тошнит после просмотра. Раньше тошнотно было смотреть скорее на конкретные сцены: как Оно набрасывается, заражает, пожирает. Сейчас стало еще хуже – катарсиса, когда «наши» замочили всех чужих, свойственного первым фильмам, не наступает. Потому что «фашизм», как показывает Скотт, действительно вечен, и он как-то неожиданно для героев оказался вписанным в сам код человеческого.

В общем, если серьезно относиться к идеологии «Чужого. Завет», то просмотр фильма вполне равнозначен посещению Освенцима.

«Журнал» также рекомендует: