Арт

Буржуи и библиотека. Монолог книгоголика

Меня зовут Сабина, и я книгоголик.

По времени мой читательский стаж дольше, чем три средних школы. С пяти лет я стала без разбору поглощать все, что горит: взрослые и детские книжки, календари, журналы, газеты, наглядную агитацию, этикетки и прочее, прочее, прочее.

Кажется, мне еще не было восьми, когда старшая подружка завела меня в городскую библиотеку – точнее, в ее филиал, который располагался в цокольном этаже хрущевки. Там среди тесно сдвинутых стеллажей опытная библиотекарь показала мне, как выбирать из ассортимента: в каждой книжке, сказала она, – либо в самом начале, либо в конце – есть аннотация, которая кратко сообщает читателю, чего, собственно, можно ожидать от произведения.

Быстро освоив этот несложный метод, я поняла, что самое интересное чтиво – такое, где в аннотации осуждаются «буржуазные нравы». Если краткий, но беспощадный глагол под самой корочкой отжигал о «подлинной сущности капитализма», «нравах буржуазного общества» или о его «подлости и враждебности» – это почти наверняка означало, что в книжке будут вкус и крепость, аромат и послевкусие.

В таких повествованиях, по обыкновению, был герой, был конфликт, были страдания, а в самых прекрасных случаях не было даже видимого торжества справедливости. Про капитализм и буржуазию там, как правило, не было ничего вообще. Но в пустых словах аннотации содержался какой-то загадочный код, маркер, помогающий девочке справиться с трудным выбором. Я до сих пор реагирую на старорежимные книжки с такой аннотацией.

Недавно, например, перечитывала «Эмигрантов» Алексея Толстого 1982 года издания. Смотрите, какая вкуснятина уже на второй странице: «Выдающийся советский писатель А. Н. Толстой в своих повестях и рассказах 20—30 годов нарисовал беспощадно правдивую картину разложения, опустошенности и вырождения белых эмигрантов. Все они раскрыты в своей подлинной сущности – ничтожестве, враждебности родине, народу». Прекрасная книжка; рекомендую употреблять в часы тяжелой абстиненции, когда ничего радикально нового нельзя по причине сильной книгоинтоксикации, а похмелиться очень нужно. Интересно и трогательно, всех жалко и никому не поможешь. Натурпродукт, полезная штука. По крайней мере, нечто такое в определенные часы дня и ночи позарез надо книгоголику вроде меня.

Когда в постсоветскую книгосферу пришел маркетинг, ориентироваться на аннотации стало почти бесполезно. Кодовые путеводные слова о «буржуазных нравах» из новых изданий исчезли, а рекламные цитаты из литературной критики, что печатаются на задней стороне обложки, на поверку оказывались формальными и лживыми. Но к тому времени я уже начинала понимать, что рекламный слоган и этикетка – это не правда, а инструмент торговли (о, реклама отлично заходила в головы бывших советских людей, привыкших к директивно-лозунговому мышлению!). И постепенно отвыкла обращать внимание на то, что говорится про книжку за пределами ее первой и последней страницы. Прочитай сама – поймешь, что за продукт, решила я для себя.

Но все – не перечитаешь. Надо как-то ориентироваться в потоке печатного слова. Где эти маркеры хорошей литературы, что они собой представляют? – думала я. Что это: высокие читательские рейтинги? Премии? Переводы на иностранные языки? Нет, нет и нет – настойчиво доказывала практика. В пятидесяти оттенках печатается, награждается и переводится – серое; за читательские деньги пустота плодит пустоту, бессмысленность приращивает бессмысленность. Подлинная сущность капитализма оказалась проще: не важно, что ты продаешь, важно – как настойчиво и грамотно ты это делаешь. Потребитель в таких условиях вынужден уметь отличить красиво оформленную подделку. Книгоголику тоже постоянно приходится решать эту задачу.

Думаю, что всякий опытный книгоголик чувствует качество продукта нутром. Иногда потребляемый текст приводит тебя в замешательство. С одной стороны, понимаешь, что это не на коленке розлито. Видишь, что автор держит марку, искушен в технологии, четко выверяет градус, вкус и цвет, хорошо оформляет; спроси его на презентации – он красиво ответит на любой вопрос. С другой стороны – чувствуешь: что-то не то. Отдает синтетикой. Такое ощущение недавно возникло у меня от новой (2014 года) книжки европейского писателя Йонаса Люшера «Весна варваров». Я читала ее по-беларусски – Ёнас Люшэр, “Вясна барбараў”, пераклад зь нямецкай Ірыны Герасімовіч. Приведу здесь аннотацию – слегка, без ущерба для смысла, ее подсократив: “На шыкоўным курорце ў Тунісе прадстаўнікі лёнданскага фінансавага сьвету гуляюць на вясельлі, куды трапляе і спадар Прайзінг… У гэты час ідзе прахам уся брытанская фінансавая сыстэма, падымаецца страшэнны вэрхал, і нават хвалёная памяркоўнасць не ратуе галоўнага пэрсанажа ад сапраўднага барбарства, што хавалася пад танюткім вэлюмам “цывілізаванасьці”…

Да, мне тоже показалось, что это интересно. Читается действительно не скучно (отдельная и большая благодарность переводчице на беларусский), хоть в нескольких местах напрягаешься из-за несоответствия повествования простой логике вещей (ну, например, может ли один автобус насмерть сбить караван из пятнадцати верблюдов?). А главное – внутри этой книги автор действительно рассказывает «о подлинной сущности капитализма». Рассказывает, показывает, на схемах убеждает, подводит к выводу и – выводит. А после того, как вывел, ты стоишь и почесываешь голову: так вот, оказывается, каким огнем клеймятся буржуазные нравы. Радикальным авторским решением. Да так, что ни поплакать, ни посочувствовать… Потому что некому. Нет героя (не верь аннотации!). Нет страдальца. Хроническому книгоголику – беда: ни катарсиса испытать, ни светлой потом абстиненции, не утолить хоть на граммулечку вечную свою жажду постоянно ускользающего ответа, который ищешь только в книжном упоении. «Уберите от меня такую литературу, отдайте моего Достоевского!» – могла бы сказать я, но не скажу. Потому что «Весна варваров» считается, кажется, качественной европейской литературой (Люшер – швейцарец) и активно переводится на иностранные языки. Переведена она и на русский, и в России встретила горячие отклики (еще бы, реально же раскрывает «подлинную сущность»!). Если вы читали эту книгу, напишите мне – можем обсудить подробнее.

Впрочем, я не очень хорошо представляю, как обсуждать художественно-дидактический текст с готовыми выводами. Текст без сомнений. Без поиска. Без многоточий. С объективированными ходульными героями, играющими назначенные роли в придуманной истории. Как опытный книгоголик, я вообще считаю художественную идеологию преступлением против книжной морали. И мой организм – да простят меня авторы, искренне ставящие перед собой утилитарные задачи, – отказывается переваривать этот красивый коктейль. Книгоголик ведь знает, что ни аннотация, ни рецензия, ни премия не имеет никакого значения. Хорошая книжка никогда не «обличает». Не обвиняет. Не объясняет, кто плохой и по чьей вине человечество в опасности. Хорошая книжка вообще ничего не делает. Ее просто читаешь – и тебе хорошо, даже если заливаешься слезами.

Знаете, я думаю, что книгоголизм – это не грех, а состояние организма. И привычка читать, похоже, не поддается искоренению. От нее нельзя избавиться никакими кодировками. Ты постоянно ищешь чего покрепче; бродишь в абстиненции, пока не найдешь, не упьешься. Бывает, глотнешь и выплюнешь. А бывает, глотнешь – скривишься, но чувствуешь, что забирает. Это вряд ли прибавляет здоровья, но жить без этого нельзя. Книгоголики – достаточно нервные, но добрые люди. В большинстве своем они вряд ли способны на злые поступки (книжная мораль заразна и, как правило, переходит в хроническую форму).

Смею думать, что и других книгоголиков, как меня, больше всего на свете интересуют три вещи: незнакомая история, смысл жизни и магия слов. И пока существует этот интерес, лично я как книгоголик не боюсь никаких буржуазных нравов, никакой подлости и враждебности. Для меня это всего лишь нелепые слова из глупой аннотации. Сами по себе они ничего не значат.