Арт

Буквы Сабины Брило. From Her to Eternity

Сабина Брило. Фото: Иван Бессер

 

Одно из самых ярких поэтических событий, подоспевших к завершению 2016 года – выход сборника стихов Сабины Брило «Это буквы». Сабина – поэт, существующий вне традиций, помимо «тенденций», «-измов» и влияний. Ее магический мир – мир борьбы Человека с Ничто, в котором проигрыш – неизбежен и прекрасен.

Ah wanna tell ya 'bout a girl…

Рассказать о поэте Сабине Брило не cухим языком рецензии, а завыть, как Ник Кейв, как сама поэт в некоторых своих стихах – вот чего по-настоящему захотелось после прочтения ее сборника «Это буквы». Тексты Сабины заставляют в очередной раз осознать, насколько из разных энергий лепится поэзия и абсолютно ей несоразмерный «критический отклик».

В ответ на сборник стихов хочется тоже написать автору стихотворение или показать ей северное сияние. Поэтому пусть эта рецензия будет чем-то вроде письма – письма читателя к другим читателям.

У Сабины Брило исключительный вкус во всем: она отстраивает внешний и внутренний мир по тонким алгоритмам, завораживающим внешнего наблюдателя. Быт и метафизика, отношения с книгами и людьми – все это уложено поэтом на грани какой-то единой снежинки, карты ее жизни.

Часто люди с таким исключительным вкусом зажимают себя, запрещая самим себе создавать нечто, что не одобрит их перфекционизм. А бывает, наоборот, огорошивают чем-то душным, несуразным: вкус толкает их повторять любимые образцы.

У Сабины иной путь, вдали и от ее любимых литературных мастодонтов, и от пристежек к традициям. Вдали от любых клишированных интонаций – эпатажа, пафоса исповедальности или самоосвобождения, протеста или лирического умиления. Каждая эмоция, каждая мысль, которую встретит читатель в ее стихах – штучная, единичная.

Ни ритмика, ни рифмы, ни темы ее стихотворений не вызывают ассоциаций с чем-то уже читанным. Оказываешься выброшенным на берег без чемодана «важных» книг, свободным от штампов в голове, от книжных образов, с которым сопоставлял прежде другие книжные образы. И это великое освобождение читателя: взять сборник стихов и прочитать его, как будто читаешь стихи впервые в жизни.

Спрашиваю: как жить?

Он говорит: в ожидании легкого дня.

Спрашиваю: как я его узнаю?

Он говорит: не узнаешь.

Спрашиваю: может быть, он уже прошел?

Он говорит: прошел уже много раз,

Иначе бы сил не нашла на свои вопросы.

Ah wanna tell ya 'bout a girl…

Ее стихи – свежие, говорящие на неведомом языке, не знающим чужих, старых правил. Но и не борющиеся с какими-то прежними установлениями – они просто живут в своем ритме, не зная законов и ограничений.

Каждое стихотворение Сабины – как выход из вагона поезда в новом городе, первый вдох незнакомого воздуха, в котором пытаешься распознать предзнаменование о том, что тут тебя ждет. А поезд приходит в особые места: в старость; на кладбище, где похоронена бабушка; в карманы памяти, где лежат камешки, ракушки, желуди, медь, записки. В жуть пустой квартиры, где притаился Некто.

В ее мире есть своя мифология – страхи персонализируются, жуть обретает очертания, кухонные доски испещрены живыми ранами, колготки на стуле возвращают наблюдательнице пристальный взгляд.

Одомашненный ужас – способ примириться с бесконечно враждебным человеку хаосом, который может внезапно выглянуть из самой банальной бытовой детальки интерьера, увиденной боковым зрением. Черная дыра, зияющая где-то за твоим плечом, пока ты мажешь бутерброд маслом; рана, которая открывается в слепой зоне твоей рутины.

Где-то на изнанке благополучной, хорошей, достойной жизни, залегает Ничто, встреча с которым вдруг приводит поэта в состояние «вусцішнага» замирания перед открывшимся в реальности зиянием.

Калі ты сядзіш пад душам,

І ў тваёй кватэры

З жывых – толькі лядоўня

Ды механічны гадзіннік.

То варта табе аб гэтым

Падумаць – святло знікае.

І па халодным поце

Бягуць струмені гарачай;

А Ён цябе не чапае,

Адно – ўсміхаецца.

«Журнал» также рекомендует:

  

От обнажившейся изнанки жизни, с ее избыточной, принудительной, давящей реальностью спасает миф. Слишком насыщенное «быть» превращается в боль, укрыться от избытка которой помогает язык, слово, речь.

Когда то, что давит, превращается в буквы

То, что жжет,

Превращается в буквы,

То, что гудит в ушах,

Что оглушает,

Что пронзает, как крюк для подвешивания туш,

Что холодит,

Как инструмент гинеколога,

Что удушает,

Как черемуха,

Что сжимает и разжимает –

Когда все это

Все это

Все

Превращается в буквы –

Смотришь на буквы,

Думаешь: это буквы.

«Журнал» также рекомендует:

  

Для того, чтобы описать интонацию или эмоцию, которой наполнены стихи Сабины, вряд ли подойдут какие-то простые, уже использованные прилагательные. Нечто подобное ощущаешь, когда перестает болеть зуб, наступает облегчение после мучительной высокой температуры или когда выходишь после долгого рабочего дня в вечер, дышащий прохладой и звездами.

Поэт существует где-то в напряжении между почти невыносимым аффектом и его снятием, приносящим нечто вроде облегчения или опустошения. Оно, это опустошение, может быть наполнено ожиданием новой боли или отчаянием, робкой радостью или суховатой иронией.

Не сегодня и не в двенадцать,

Но превратится в тыкву,

Превратится в фартук,

В снотворное,

В крем от морщин,

В упругую грушу тонометра,

В пачку рецептов

На вещества, которые –

Вместо любви…

И если он отыщет тебя с этой туфелькой,

Забавной будет ваша счастливая встреча.

 

Ah wanna tell ya 'bout a girl…

Она – поэт, который не боится испытывать страх, высвобождать нежность и заводить дружбу с сюрреалистическими созданиями. Ее сновидные путешествия пролегают в лесах, карты которых когда-то наметил Хармс. Но, будучи поэтом с женским именем, она встречает в них своих собственных волков. Там течет река, «кормящая лягушек из щедрот гниющего ила», и живем мы все, всего лишь люди.

– Чего столпились на площади,

Граждане люди?

Казни сегодня не будет,

Чего же вам надо?

– Мы все здесь хотим любви:

Большой, настоящей,

Невиданной, неописуемой –

Разве нет?

Еще по теме: