Арт

Андрей Кагадеев: «Человеку искусства можно всё. Но когда всерьез воспринимаются клоуны в политике – это смешно»

1245 Екатерина Рускевич

В последние дни лета в Минске пройдет фестиваль «Белое зеркало». На него приедет долгожданная группа НОМ – с фильмом «Звездный ворс» и картинами Николая Копейкина. «Журнал» поговорил с одним из основателей группы Андреем Кагадеевым о Нике Кейве и современной литературе, о том, чем Беларусь похожа на Северную Корею, и о том, совместимы ли искусство и политика.

Кто такой Хафизулла Улсанбаирович Сагитдулов?

– Это один из моих псевдонимов. Когда создавали группу, всем в приказном порядке был выдан список, и каждый из нас получил по второму имени, чтобы отделить свою обычную жизнь, бытовую и практическую, от жизни в искусстве.

– Сильно в обычной жизни вы отличаетесь от персонажа по имени Хафизулла Улсанбаирович Сагитдулов?

– Есть жизнь творческая и есть жизнь обычная – для меня и близких. В обычной жизни я стараюсь быть человеком незаметным и скромным. Нужно ходить в магазин, чинить стиральную машину и заниматься какой-то там деятельностью. Я не считаю, что эта жизнь должна быть кому-то интересна.

Но ведь другие с удовольствием смотрят и думают: «и у меня так же», если следовать логике обывателя.

– Логике обывателя не надо следовать. Интересна жизнь вымышленная, жизнь искусства. Для меня она – как мозаика. За 30 лет получилось сделать много всего. Жизнь непредсказуема, и я не знаю, что мне следующий день готовит. Но оглядываясь назад, я могу сказать, что есть пять полноценных фильмов, 15 альбомов, 3-4 книги. Это и есть моя вымышленная реальность.

– Как выглядит ваш творческий процесс? Все происходит спонтанно или идея живет и ждет, а потом постепенно реализуется?

– Как говорят классики: «когда б вы знали из какого сора…». На самом деле, нет никакого рецепта. Конечно, у меня, как и у каждого сочинителя, есть свои блокноты, записи, в голове выстроился определенный метод, похожий на плановое хозяйство. Для музыканта все равно это будут альбомы, раз в год-два. То, что меня волнует, выражается в текстах, и то, что получается, в результате становится альбомом.

Я с детства был меломаном. Сидел, слушал и пытался додумать: что будет в следующем году? Что мне скажет любимая группа «Led Zeppelin»? И каждый раз они говорили что-то новое, что меня всегда удивляло. Я привык относиться и к своему слушателю так же. Стараюсь предложить что-нибудь неожиданное. Это нужно и для себя самого, мне не хотелось бы превращать НОМ в унылый филармонический бизнес.

– Немного о любимых группах. Вам понравился концерт группы «Laibach» в Северной Корее?

– Я просмотрел, безусловно. Это напомнило мне наши собственные выступления в провинциальных домах культуры. Это такой «концерт по разнарядке», на котором с каменными лицами сидят какие-то пенсионеры и передовики производства. Я думаю, между музыкантами и слушателями был барьер. Зачем они туда поехали? Может быть, были пара молодых и интересующихся организатора, и спустя 10 или 20 лет все это получит иное продолжение. Другое дело, что в Северной Корее другой организации быть и не могло, всем занимается Министерство культуры.

Кстати, в Беларусь последние несколько лет мы не могли приехать, именно потому что Министерство культуры не давало разрешение на наши выступления. Это выглядит диким для России или Европы.

Каждый раз организаторы должны были подавать заранее данные о концерте, видео-материалы. Все это смотрели какие-то чиновники, которые далеки от нашего творчества, и их, наверное, должно было тошнить. Естественно, они считали, что не надо привозить группу НОМ, разрешение не давали и наш концерт отменяется. Так было неоднократно. Уж извините, но параллели с Пхеньяном напрашиваются сами собой.

Привезти нас сюда пытались давно. Наш последний фильм «Звездный ворс» вышел в 2012 году. И было желание практически сразу же показать его в Беларуси, так как главную роль в нем играет Михалок и другие известные музыканты. Но приезд срывался несколько раз. Думаю, не последнюю роль в этом сыграла личность Михалка как запрещенного музыканта. Поэтому никто не хотел с нами связываться. А сейчас, видимо, решив, что Михалок как политический персонаж отбыл в Киев, подумали нас пустить.

– Вы считаете, что политика и искусство – это совместимые вещи?

– Я считаю, что художнику можно все. Главное, чтобы реализация замысла была честной и талантливой, а не шкурной и продажной. С политикой это соблюсти, безусловно, нелегко. Но речь не об этом. Я прекрасно знаю Михалка, и в нашем с ним интервью для журнала Interview год назад, он прямо говорил: «Я смешной, разрисованный, лысый 40-летний гопник в шортах и кедах».

Человек сцены может играть словами и смыслами. Но когда всерьез воспринимаются клоуны в политике – это смешно. Никому это ничего не приносит, ни на что не влияет, жизнь политическая строится по-другому и завязана на деньгах. Культура должна развиваться сама, по своим законам. ОБЭРИУты нам еще в 20-е годы сказали: «Искусство – реально, как сама жизнь», его не надо трогать. И делить тут нечего. Чем разнообразней – тем лучше.

В ваших текстах всегда много новых слов. Чье это влияние? ОБЭРИУтов или кто-то еще влияет на процесс словотворчества?

– Пространство нашего языка меня всегда привлекало. Когда издали «Котлован» Платонова, для меня это стало настоящим явлением – вот где настоящее словотворчество! Человек, который создал свой совершенно особый мир, который не может иметь последователей, – это уникальный опыт.

И, конечно, ОБЭРИУты: у нас долгое время была мастерская в Доме печати, на углу Невского проспекта и Фонтанки, где ОБЭРИУты провели свое публичное историческое выступление «3 левых часа», после чего на них спустили всех собак и закрыли. По сути, и мы там творили. Для меня это был очень важный исторический опыт, то время было краеугольным, причем во всем, и так считаю не только я. Взять, например, интервью Сорокина, в котором он ссылается на фигуры Платонова, Хармса, позже появившегося Мамлеева. Сейчас уже такие не появляются, все придумано и записано.

Из новых авторов я могу назвать Михаила Елизарова, его я честно считаю современным Гоголем, у человека есть абсолютный дар. Он, как и Сорокин, настолько свободно чувствует себя в пространстве литературы и русского языка, что иногда получаются совершенно волшебные вещи.

Вместе с тем, стало и больше мусора. У нас был проект несколько лет назад «Коричневый век русской литературы», собранный как раз из такого литературного мусора. В какой-то момент мне все чаще стали попадаться книги, изданные за счет авторов. Собралась целая библиотечка, многое люди мне специально дарили. В советское время такого быть не могло, сейчас же просто вал пошел: какие-то полоумные поэты, безумные эротоманы, исторические романы, боевики. Из всего этого мы сделали выжимку где-то на четыре часа самого безумного трэша, и устроили все в жанре литературных чтений. Все это очень смешно.

С пространством литературы мы разобрались. А кто сейчас для вас важен в музыкальном пространстве?

– Для меня это Ник Кейв – человек, который с годами становится только лучше, и каждый раз ты не понимаешь, куда же дальше.

– Ваше техническое образование вам как-то помогает использовать новые музыкальные технологии, строить декорации для фильма, придумать сценарий?

– Большинство участников группы с техническим образованием, и это говорит о многом. У нас техническое образование было широкого профиля, в молодые годы оно оказалось более полезным для мозга. Когда я сталкиваюсь с гуманитариями, у меня появляется ощущение, что у них какой-то хаос в голове. И чем дальше, тем становится хуже. Гуманитарное образование – это, по сути, самообразование: есть книги, фильмы, вот тебе все. А знать нужно и физику с астрономией. Мир гораздо более многообразный, чем кажется: никогда не знаешь, что тебе пригодится.

– Лично вам возраст помогает или мешает. Есть ли разница между вами нынешним и вами образца 1995 года?

– В чем-то мешает, в чем-то помогает. Если получается избегать повторов, значит, я куда-то двигаюсь. Я же не делаю так, как пропагандирует Макаревич: в альбоме должен быть один хит, а все остальное вокруг хита вертится. И им кажется, что они правильно все придумали, и что-то чешут, чешут всю жизнь.

Или взять группу «Воскресенье» – они когда-то записали один альбом, этим людям уже под 60, а они всю жизнь поют эти десять песен. Для меня это просто безумие.

Получается, «в 28 по-прежнему мозг выносим»?

– Конечно, в возрасте ничего хорошего нет, за здоровьем следить приходится и прочее, прочее, прочее. Многие мои сверстники, как говорится, уже давно в могиле, благодаря тому, что считали, что всегда останутся молодыми.

– Что планируете делать на 30-летний юбилей?

– Пока не знаем. Надо 29-й пережить. У нас есть большой пласт песен. В последнее время мы все больше тяготеем к игре, аллюзиям и классической музыке. Есть идея попробовать сделать целый блок с настоящим симфоническим оркестром, но это сложно сделать организационно. Наш новый проект, который мы запустили с помощью краудфандинга, – это обращение к 1960-м, сейчас меня этот период интересует более всего. Рассказывать сразу, о чем проект, я не хочу – надо будет увидеть результат. Могу сказать, что смысловая составляющая будет плавно перетекать и стилистически меняться. Причем это довольно широкий диапазон – от раннего Pink Floyd до ранней Эдиты Пьехи. Должно быть интересно.

– Песня «Украинская лирическая» – оттуда?

– Да, это первый пример. В свое время таким же стечением обстоятельств стал фильм «Беларусская быль»: с одной стороны – злая сатира на определенные вещи, с другой стороны – личный опыт. В то время мы постоянно ездили на гастроли на нашем автобусе, и у меня скопился большой опыт наблюдения за жизнью людишек вроде гаишников, таможенников и прочих подобных товарищей.

– От ваших фильмов и музыки возникает странное ощущение предвидения. Вот слышишь, читаешь и видишь что-то в текстах или кадре – а через некоторое время замечаешь в обычной реальности. Вам самому от этого не страшно?

– Это видимо и есть волшебная сила искусства. Я же не знаю, как оно происходит на самом деле. Или мир все-таки движется по тем законом, которые придумывают художники, или мы сами подтягиваемся к каким-то образам, которые спонтанно возникают в голове, а потом реализуются.

– Вы могли бы себе представить клип «7%» снятый сейчас? Я помню, как меня удивила в полудетском-подростковом возрасте премьера клипа в «Программе «А» – сейчас такое представить невозможно.

– Да, мы уже сделали две версии. Мы сняли альманах «20 лет спустя», и в нем есть вариант 2013 года. То, во что сейчас превратилось телевидение, выглядит нереальным, и даже моя попытка показать фильмы обернулась ничем. Если ты обращаешься со своим контентом, ты должен понимать, что кому-то переходишь дорогу. Это замкнутый мир, и человек со стороны там не нужен, ни с чем.

Перестроечное телевидение было совершенно другим. Зато есть YouTube, он и является таким открытым телевидением: делай, что хочешь, и выкладывай, если это кому-то нужно – то просмотры будут. Нужно пользоваться, тем, что есть. Окно в мир имеется, связь между автором и зрителями происходит.

Вы приезжаете с программой «Семеро смертных». Есть ли какой-то грех, в котором вы бы хотели покаяться?

– Все они нам присущи. Мой главный грех, наверное, – ярость и гнев.

– Сложно в это поверить. Вы производите впечатление очень добродушного и спокойного человека.

– Стараюсь, вот и мое альтер-эго меня часто обвиняет: творчество у тебя злое, никого ты не любишь. К вам мы едем с радостью, у нас очень хороший период, мы перешли от компьютерного звучания к более живому, и я буду рад показать, что это такое.

 

Заглавное фото: Svetlana Sunnyhunter

Комментировать