Жизнь

«Аморфность, цинизм и апатия в беларусах временами превращается в нетерпимость»

4061 Алла Шарко

Ольга Шпарага. Фото: Виолетта Савчиц

 

«Толерантность» беларусов на самом деле – это апатия и безнадега. А по другому и не может быть в обществе, где нет взаимоуважения и признания ценности человека. Философ Ольга Шпарага рассказала «Журналу» о практиках дегуманизации, запертой в васильках национальной культуре, политиках «вчерашнего дня» – и о том, что с этим делать.

Недавно увидела свет новая книга кандидатки философских наук Ольги Шпараги «Сообщество-после-Холокоста: на пути к обществу инклюзии». Это в первую очередь философская книга, но она будет интересна всем тем, кто задается вопросом о возможности ответственной жизни в сообществе.

– В какой момент захотелось исследовать тему сообществ?

– Я много общалась с моей подругой, украинской музыковедом и гражданской активисткой Аллой Вайсбанд и обнаружила, что наши разногласия имеют отношение к тому, с какими сообществами мы связаны. У Аллы – сообщество украинских верующих, православных, они очень прогрессивные люди, участвовали в Евромайдане, но у нас с ними разные взгляды на некоторые вопросы, например, на права гомосексуалов или аборты. Тогда я задумалась, почему нам так важно иметь свое сообщество, разделять определенные ценности, даже если это значит быть в чем-то ими ограниченными.

Мы всегда делаем свой выбор, моральный в том числе, с оглядкой на значимых для нас людей и во взаимодействии с ними. Этот круг людей и есть наше сообщество.

Этим понятием часто манипулируют – например, используя слово «народ». Авторитарные правители и популисты культивируют представление, что в рамках государства все люди одинаковы, это гомогенное сообщество, все разделяют одни ценности – и их выражает лидер, президент. Все «другие» воспринимаются как враги («не нравится – уезжайте») – потому что, по мнению популистов, у нас все понятно, государство делает все, чтобы всем было хорошо. Поэтому все иные подходы просто подавляются – например, деятельность неправительственных организаций и инициатив, которые создают новые типы социальных связей.

Это подавление в итоге проявляется в депрессии, разочаровании в жизни и цинизме. Мы видим общее настроение в Беларуси: люди не очень-то довольные и радостные, в особенности, в малых городах или в сельской местности.

– То есть нехватка солнца и недостаток йода у беларусов – миф?

– Конечно! Есть страны, где солнца еще меньше. В Скандинавии эту проблему решают возможностями коммуникации. У нас же власть говорит, что связи между людьми, которые устанавливают НПО и культурные инициативы, просто не нужны: якобы государство всё это сделает за нас. Но реально власть это сделать не в состоянии.

Людям нужно разноплановое общение, а наше государство пытается все взять под контроль и только предписывать: вот вам образование (хотя оно все более становится платным), вот здравоохранение (хотя его качество ухудшается). Но исследования показывают явную эрозию социального государства. Когда есть позиция «мы вам даем – будьте довольны», то не может быть ни критики, ни коммуникации. Это – иерархическая структура, когда все решения принимаются за тебя, а твоя задача – вписаться и быть лояльным. И лишь благодаря глобализации людям удается сопротивляться.

Презентация книги Ольги Шпараги «Сообщество-после-Холокоста: на пути к обществу инклюзии». Фото: Виолетта Савчиц

 

– Но как долго такая власть способна существовать в самоизоляции? Ведь именно благодаря глобализации картина мира у власти и людей все чаще не совпадает.

– Это явление можно наблюдать во всем мире. Трамп ведь тоже – персонаж из прошлой эпохи. Для него не важно участие граждан, он безответственен в своих высказываниях. За него голосовали люди, проигравшие от глобализации; у которых ограничен доступ к образованию, будущее неопределенно, они лишены ресурсов. Парадокс в том, что интересы этих людей Трамп выражать не может, поскольку он – миллиардер.

Читайте также:

Президент ковбоев. Почему выиграл Трамп — и почему нам стоит это отпраздновать

А вот позиция «вчерашнего дня» может работать. Политики «вчерашнего дня» становятся символами людей, которые по разным причинам не могут вписаться в современную картину мира. Но их интересы они не представляют и не защищают. Сегодня вообще никто не выражает интересы этих людей! Популисты их просто используют, а прогрессивные политики, которые защищают права женщин, ЛГБТ, тоже не станут защищать интересы людей, проигравших от глобализации.

Сегодня мы наблюдаем результаты 25 лет неолиберальной политики. Тотальная приватизация, которая происходила во многих странах, сопровождалась уходом государства из сферы социального обеспечения. Поэтому для значительной части людей был ограничен доступ к качественному образованию, снизилась их мобильность, многие просто потеряли работу и не имеют возможности переучиться. Такими людьми проще манипулировать. Этот период и породил явление популизма.

И вот сейчас – в этой точке – демократические страны вдруг встретили Беларусь, в которой не было этих неолиберальных процессов. Эти же 25 лет у нас сохранялся государственный патернализм, государственный капитализм и авторитаризм.

Современные общества очень поляризованы. Часть людей проиграла от глобализации, часть – выиграла. Проигравших – много. И они разочарованы в политике, их интересы никто не выражает, поэтому они надеются на популистов.

– Можно ли показать этой части людей то, что ими манипулируют?

– Это невозможно сделать исключительно при помощи медиа. Это требует изменения экономической и социальной политики. Нужно повышение качества образования, расширение доступа к нему, нужны новые публичные пространства.

Проблема в том, что все это сопровождается ростом ненависти. Риторика политиков-популистов в том, что есть враги: евреи, феминистки, медиа, мигранты. И устранение этих врагов якобы поможет решить все проблемы. Получается, что прежние сообщества разрушены, но вместо того, чтобы их создавать и тем самым помогать тем, кто оказался за бортом социального государства, предлагается просто искать врагов.

Презентация книги Ольги Шпараги «Сообщество-после-Холокоста: на пути к обществу инклюзии». Фото: Екатерина Артименя

­

– Германия – пример того, как государство помогает развивать сообщества и содействует интеграции людей. Связано это с национальной травмой, полученной после Второй мировой войны и Холокоста?

– Конечно, это сыграло свою роль. Тип гомогенного сообщества Volksgemeinschaft (это определение появилось в Германии во время Первой мировой, Гитлер его потом подхватил) для значительной части немцев стал просто неприемлем. Однако социолог Зигмунт Бауман уверяет, что Холокост – это явление модерных, современных индустриальных обществ, и условия для того, чтобы он не повторился, не обеспечены.

Это связано с механизмами, которые по-прежнему работают в обществе: одни принимают решения – а другие просто исполнители. Непонятно, кто лично несет ответственность за принятие какого-либо решения, а в каких-то сферах и вовсе устранены моральные вопросы. Важно, чтобы люди были активными, думали и рефлексировали.

– А вот беларусы свой исторический опыт пока так и не проработали. У нас все еще не произошло декоммунизации, мы закрепили в сознании все шлепки и пинки, полученные предыдущими поколениями от советской власти.

– Инициатива наказуема и не высовывайся… Вот, к примеру, мы вроде как участвуем в Болонском процессе. Но это лишь только видимость: у нас, например, до сих пор отрицается ключевой принцип этого процесса – участие студентов и преподавателей в управлении университетами. При этом главное настроение в университетской среде – это апатия. Не стремление получить знания, не протест… Вот наша проблема!

Читайте также:

Болонский процесс. Что это такое и зачем он Беларуси

Есть аморфность, цинизм, апатия, которая временами превращается в нетерпимость. Большие институты остались неизменными: система образования, армия, аппарат управления. Есть ощущение, что ничего нельзя сделать, что на это нельзя повлиять!

Другого пути нет: надо действовать через инициативы снизу, через сообщества. И не ждать, что придет некий лидер и все решит. Задача лидера – не брать все на себя и не заниматься самопиаром, а формировать вокруг себя сообщество, учиться разделяемой ответственности.

Принято считать, что беларусы – толерантные, гостеприимные. Но очевидно, что пока не достает банального уважения к другому, ощущения границ другого, психологических и физических.

– Потому что это тоже практика, которой нужно учиться. Весь демократический проект – самоподдерживаемый. Для людей важна самореализация, но, как сказал еще Аристотель, никто не согласится жить без друга, нам важны наши сообщества, семьи, круг друзей. А взаимоуважению тоже учат.

Понятие человеческого достоинства ведь возникло в определенный момент, неизвестно, как бы все пошло, если бы Кант не посвятил свои книги этому понятию. Если человек – это цель, а не средство, то в любой сфере он должен оставаться человеком. Это и есть уважение.

– В книге «Сообщество-после-Холокоста» есть раздел, посвященный практикам дегуманизации.

– «Дегуманизация» звучит громко, но на самом деле эти практики мы видим повсюду. Если людей постоянно унижать, внушать им, что они ни на что не способны, что это нормально, что за них принимают решения, то в конечном итоге – люди соглашаются.

Тогда и появляется проблема с самоуважением. А ведь если у меня есть самоуважение, я говорю: «Подождите, я хочу сама понять, как мне жить, я имею на это право». И это не значит, что в обществе сейчас начнется хаос. Ведь самоуважение – это отношение, я соотношу себя с другими, жду оценки от них, чтобы определиться со своей собственной.

Этот подход не нравится авторитарным режимам, потому что им хочется все определять. А структура самоуважения дает людям силы говорить – в том числе и властям: «Подождите, я хочу понять, что вы делаете и дать вам оценку, хочу понять, какое мое место в этом обществе, не решайте за меня».

Само- и взаимоуважение – не абстрактные понятия. Это одна из важнейших структур в человеке, без которой не будет веры в свои силы. Я отношусь к себе как к цели, я не позволяю никому использовать меня и не использую других. Не позволяю власти предписывать мне, что мне делать, и относиться ко мне как к инструменту.

Самоуважение – это про неутилитарное отношение к самим себе. Власти же выгодно, чтобы мы утилитарно относились и к себе, и к другим. Мы видим случаи насилия в школах, слышим нападки «какие сегодня дети!» – но все это часть общей политики, когда мы не выслушиваем точку зрения другого человека, не учимся взаимодействовать, а сразу же обвиняем, заранее знаем, что человек хотел, если нам не нравится – агрессивно действуем. Это та модель, которая нам навязывается, и сопротивляться ей сложно.

Поэтому так важно, чтобы в самих инициативах, которые могут развивать сообщества, были горизонтальные неиерархические взаимоуважительные отношения. А вот, как пример, отношения, которые часто складываются между мужчинами и женщинами, в том числе в НПО, когда «девочки» разносят кофе, – это тоже инструментальные отношения.

Даже в правозащитных организациях продолжаются споры: права женщин – это ключевые права или нет. Мол, есть универсальные права человека, но как могут быть реализованы эти права, если женщины бесправны (а их – половина населения). Для начала женщины должны стать субъектами своей собственной жизни! То есть им в правах отказывает и государство, и правозащитники. Как прийти на обсуждение, если в твоем городе нет условий для перемещения с коляской и ребенка не с кем оставить?

– Кто-то может возразить, что в правительстве есть женщины.

– Большая их часть марионетки, и не будут бороться за права женщин. В целом чиновники – это исполнители распоряжений Лукашенко в большинстве своем, они не представляют интересы социальных групп (максимум – выступают за самих себя). Когда чиновники в целом не принимают никаких решений, то они отключаются и как люди. Вот это как раз страшно. Это связано с дегуманизацией: им нет до нас дела как до людей.

Поэтому надо, чтобы они включались и как политические субъекты, и как разные люди: как мужчины, женщины, старшего возраста, среднего… Чтобы выражали интересы нас как людей. Ты из небольшого городка? Так не забывай об этом.

– Всегда ли люди способны зафиксировать практики дегуманизации? Зависит ли это от чувствительности человека к нарушению своих границ?

– Разные социальные группы по-разному воспринимают свои границы. Например, у минчанина и жителя маленького местечка разная требовательность к условиям жизни, наличию услуг, коммуникации. Все зависит и от достатка, и от образования.

Я часто сталкиваюсь с тем, что люди раздражены и недовольны. Это опыт того, что наши границы нарушаются, мы видим пренебрежительное отношение, и многие это испытывают и проглатывают. Нам говорят, что это нормально, но это – проблема.

При этом глобальность сегодняшнего мира будоражит и беспокоит. Сегодня мы можем сравнить – а как это происходит в других странах? Смотрим фильмы, где наблюдаем, как относятся с уважением к людям, как им оказываются услуги в сфере здравоохранения, что происходит в школах в других странах. И от этой информации невозможно отгородиться.

Вот внушают тебе, что нарушать твои границы – нормально. Государство может сказать «все так живут», но не все в это поверят. И поэтому многие считают: то, что происходит в беларусском обществе – не нормально.

Ответы на тревоги не лежат на поверхности, поэтому пишется так много книг на эту тему. Поэтому университеты развиваются, система школьного образования в мире меняется, они помогают справиться с тревогами, причины которых чаще всего скрыты, завуалированы. Во всем мире об этом так много говорят, что невозможно уже позволять государству, институциям нарушать твои границы.

А у нас ничего не происходит, школьная система не реформируется. Все нацелено на то, чтобы люди не могли разобраться с собственной неудовлетворенностью, чтобы они находили простые ответы. Государство помогает еще и найти виноватых: «феминистки во всем виноваты, они неудовлетворенные, и вас такими сделают».

Многие люди в разных группах раздражены, тревожны. С этим можно работать, но у нас даже к психологам не принято обращаться, да и дорого. Да, люди чувствуют, когда их границы нарушаются, но стараются об этом не говорить. Потому что это больно, тяжело, и для этого просто нет языка.

– У меня иногда впечатление, что я живу в театре абсурда, когда госчиновники через медиа пытаются навязывать собственные моральные установки, религиозные предпочтения. И все это в лучших традициях языка вражды. Почему это остается безнаказанным?

– В советском проекте был каркас – мол, впереди светлое будущее, будет равенство и справедливость. Когда Советский Союз распался, каркас разрушился, от утопии ничего не осталось. Люди проживали экзистенциальное разочарование: ушли надежды, что в будущем будет обеспечено уважение человеческого достоинства. Ужасное настоящее, непонятно какое будущее, надежд нет. Это и была эпоха релятивизма – каждый сам за себя, в своем ценностном мире.

Беларусскому государству долгое время эта ситуация была выгодна. Наша «государственная идеология» по сути пустая. Ее ключевая идея – лояльные граждане. А уже какими ценностями они живут в своей частной жизни, неважно.

Но появилось новое поколение, которому стало важным отстаивать свое человеческое достоинство. Это связано в том числе и с правами ЛГБТ, феминистами и феминистками, теми, кто борется против насилия в семье. Возникла борьба за человеческое достоинство – а в ответ появилась политика государства и общественных и церковных движений, которые стали противодействовать эмансипации.

Это универсальное явление. Если молодежь говорит, что борется за свои права, то консерваторы отвечают уже с позиции морали: мол, в природе вещей так заложено, женщины должны быть такими, а мужчины – такими. Получается, что религиозные организации колонизировали и захватили понятие морали? Будто только они имеют право говорить о ценностях. И будто твоя борьба за твои права – нечто вроде нелегитимное, потому что есть вот такой «моральный порядок вещей».

Так, есть прогрессивные силы, и есть – реакция на них. А в Беларуси есть еще значительное количество людей, групп, которые растеряны, которые не задумывались о том, насколько распространено, например, насилие в семье: мол, «нет, такого не может быть, у меня такого нет».

Заметьте, как Лукашенко солидаризировался с консервативными группами в вопросе о законе о противодействии насилию в семье. Ведь по сути это вопрос о легитимности насилия в целом ­– и о патриархате как его ядре. Президент, который называет себя «отцом» нации, не может не поддерживать патриархальную систему. То есть принять этот закон – значит, отречься от того, что ты «отец», и сказать, что «ты президент и равный член сообщества».

Но мы – не семья. Мы – сообщество, которое возникло не на кровном родстве, а на взаимоуважительных отношениях.

– Ты критикуешь идеологизацию и романтизацию национальной культуры. Вышиванки и рыцари – это все мимо?

– Идеологизация – это когда национальную культуру используют как инструмент: вот все оделись одинаково, значит, разделяют общие ценности, «а мы вам потом скажем какие». Это происходит как со стороны государства, так и со стороны культурных инициатив, когда говорят: «Вот сейчас мы скажем четко, что значит быть беларусом».

Романтизация – это идея возвращения в идеализированное прошлое. Это не только новоделы в стилистике 19 века, но и определенное понимание ролей женщины и мужчины. Проблема романтизации – в ее некритичности.

Это не значит, что мы не можем исследовать элементы культуры, использовать их на праздниках. Мы можем в это играть. Но речь ведь не о том, чтобы вернуться назад во времени и так жить. Нам это нужно для того, чтобы это помогло нам быть современными.

Если отказаться от идеологизации и романтизации, то мы неизбежно придем к разным версиям нашей национальной культуры. Городская культура в Беларуси в конце 19 – начале 20 веков была еврейской. И нам нужно это признать, осмыслить и понять. В определенный момент у нас было четыре государственных языка – и это наше сильное место. Почему не использовать этот символ для Беларуси? Нам не хватает этих обсуждений.

Да и в школе озвучивается всего одна версия того, что такое быть беларусами…

– Мои дети учили: «Мой валосiк светла-русы, мама з татай беларусы»…

– Вообще расистские интерпретации!

Люди, которые находятся в оппозиции к власти, должны признать, что есть разные представления, и начать диалог.

Но ключевое – это не наследие, не национальная культура сама по себе, а такие вещи как человеческое достоинство, само- и взаимоуважение. Именно этому должна служить культура!

Как общество должно быть инклюзивным, так и культура может быть инклюзивной. Тут не может быть страхов, что мы там что-то потеряем. Чем больше способов выражения – тем богаче мы будем!

Книгу Ольги Шпараги «Сообщество-после-Холокоста: на пути к обществу инклюзии» можно купить в Кнігарне «Логвінаў» и «Академкниге».

Читайте дальше:

Почему беларусы мирятся с насилием в своей стране?

Как правильно бить своего ребёнка?

МВД против домашнего насилия. Как государственный патриархат мешает успешной борьбе

Комментировать