Жизнь

Годовщина Чернобыля. Нестрашная радиация и страшное государство

1146 Вадим Можейко

Самое страшное в чернобыльской зоне отчуждения – вовсе не радиация, а тотальное игнорирование прав оставшихся здесь жить людей.

«Хто б мэнэ забрау – мнэ там будэ хужэ»

От беларусской деревни Гдень до ЧАЭС – 23 километра. Но сейчас здесь официально можно жить. Хоть Гдень и входит в 30-километорвую зону отселения, но конкретно эта территория признана чистой. Наш дозиметр – в 1986-ом принадлежавший советскому чиновнику – тоже выдает приемлемые значения, не хуже чем в Брагине. А пасторальная красота вокруг и вовсе не дает поверить, что ты приехал смотреть на последствия техногенной катастрофы.

«Хто б мэнэ забрау – мнэ там будэ хужэ», – подтверждает 85-летняя Антонина Левченко. Представив ее где-нибудь в Малиновке, в депрессивных панельках отселенных, задумываюсь: а дожила бы она там вообще до такого возраста?..

Пожалуй, каждый, кто прожил свою жизнь до старости в собственном доме, на собственной земле, заслуживает права на этом же месте оставаться до конца.

В чем выражается официальный статус деревни Гдень? Сюда трижды в неделю приезжает автолавка, а к местным жителям относятся по всей строгости беларусских пошлин: за землю заплати, техосмотр сельхозтехники пройди, «а если нет – так найдутся люди, сообщат куда нужно», замечает Евгений Шпетный, крепкий и по местным меркам зажиточный хозяин. 

Учитывая, что в деревне меньше сотни дворов, и, как водится, все друг другу какие-то родственники, слышать такое неожиданно. Даже в глухом краю, среди безлюдных заповедных земель и пусть далеких, но родичей, без призвания государства в его карательном виде обходиться у беларусов не получается.

Обнаружить какие-то более конструктивные вклады государства в местную жизнь мне не удалось. Еще одного местного жителя, немолодого Евгения Кичкаря – у него есть вино, телевизор и подруга, с которой они этот телевизор смотрят, – осенью оштрафовали: «удил плотву, окуня в Заповеднике». Логику штрафа он не очень понимает: «вон канава, она ж до Заповедника и идет, в ней та же самая рыба плавает».

«Думали, что на три дня, а получилось на полгода»

Но это еще цветочки по сравнению с поведением государственной машины в 1986-ом.

Все наслышаны о том, как информацию о взрыве на ЧАЭС замалчивали, совершенно не заботясь о здоровье людей. Подстать была и последующая насильственная забота.

Как рассказывает сын Антонины Левченко, Анатолий, на местных психологически давили, чтобы они уехали из родных мест. Почему одним деревням надо уезжать, а другим можно остаться, местные не понимали и воспринимали это как несправедливость.

«Если нельзя [тут жить] – то никому, а если можно – то всем, а у нас избирательно», – недоволен Анатолий. «Будешь выступать – посадят», – напоминает ему мать принципы общения с государством.

Как вспоминает Евгений Кичкарь, после катастрофы все сперва централизованно уехали – «думали, что на три дня, а получилось на полгода» – а потом почти так же централизованно, хоть и не сговариваясь, вернулись.

Помимо всяческих высоких причин – своя родная земля, отчий дом – возвращались переселенцы и потому, что жить на новом месте было особенно негде и не с кем.

«Говорят: переезжайте в Лоев, там для вас есть дом, можно жить. Приезжаем – а  там даже полов нет», – искренне возмущен Евгений Шпетный.

Впрочем, с домом он потихоньку справился, но была на новом месте и еще одна сторона, о которой не писали на передовицах советских газет.

Вынужденные переселенцы столкнулись с бойкотом местного общества. С ними боялись общаться, даже находиться рядом – «думали, что мы заразные». В условиях позднесоветского тотального дефицита о товарной солидарности не приходилось и мечтать: «все лучшие продукты своим оставляли». 

Но во всем этом государство уже не помогало, свою задачу по «спасению неразумных людей» оно сочло выполненной, когда просто переселило их. Неудивительно, что в таких условиях люди стали возвращаться в родные места.

Свобода против патернализма

Все эти истории поднимают извечные политические вопросы: о роли человека и государства. Кто из них первичен, а кто – вторичен; можно ли нарушать права и свободы человека «для его же блага», если он поступает с научной точки зрения недостаточно умно и вредит себе?

В позиции советского государства по этим вопросам я и не сомневался, но тем удивительнее было слышать такие же рассуждения во время поездки от коллег. Мол, люди ведь не понимали (и не понимают) настоящей опасности радиации, государство должно в таких случаях решать централизованно за всех, как им будет лучше.

О том, строить ли атомную станцию, а если строить, то здесь ли, и как надежно ею управлять – все эти вопросы государство с людьми тоже не обсуждало. А вместо информации про радиацию и защиту от нее прислало милицию и экскаваторы – деревню отселять и перекапывать.

А делать в таких случаях надо как раз наоборот: давать людям всю информацию и предоставлять возможность самим решать, как им теперь жить. Если те, кто потом станет самоселами, хотели во что бы то ни стало оставаться в своих домах – какой кому от того вред, кроме них самих? И, соответственно, кого это еще касается?

Евгений Шпетный тоже против насильственного выселения самоселов: «Их жизнь, пусть живут, пусть доживают».

Ну а покупатель недорогих ягод с рук возле дороги в Гомельской области рискует своим здоровьем сам. Дуракам закон не писан.

Нестрашная радиация

Впрочем, и с ягодами в Гдени вроде как всё в порядке, да и купить их можно даже в Минске. Ведь Светлана Шпетная сдает их в Брагинское РайПО, там продукт проверяют, и в нормы он вписывается. То же с грибами и картошкой. А когда понадобилась голубика ее украинским близким, для глазного лечения – прислала целый ящик, там ягоды на радиацию тоже проверили и остались довольны.

Вообще страха перед радиацией за пределами зоны куда больше, чем в ней. Кажется, чем ближе к Саркофагу – тем меньше радиация пугает.

С местными понятно. За 30 лет к радиации привыкаешь, нельзя каждый день из года в год бояться чего-то, что до сих пор тебе не навредило. Впрочем, навредило или нет, как сильно, кто знает?

Как мудро замечает Анатолий из Гдени, здоровье не только от радиации зависит – тут и образ жизни, и воздух, и питание. Его 85-летняя мама не унывает и радиацию не винит – ну да, слабеет, так а кто в ее возрасте здоровее становится, пусть и без радиации? Супруги Шпетные на здоровье тоже не жалуются, отмечают: скорее поумирали те, кто уехал из родных мест и там, вдалеке, остался.

Не страшно и мне самому, приехавшему в Зону впервые.

Все пугающие визуально последствия – вроде Рыжего леса или перекопанных лунных пейзажей – остались в прошлом. На месте былых деревень, окружавших Припять, теперь вполне обычный лес, ничего примечательного.

В самой Припяти природа и вовсе буйствует после взрыва. Наш проводник показывает на деревья, которые были посажены еще при строительстве города, аккуратными рядами на аллее в центре. Такими они и стоят, замершие в 1986 году. А вот рядом вымахали деревья новые, куда выше прежних. Радиация стала прекрасным удобрением.

Конечно, не бояться – не значит безрассудствовать. Например, не наступать без нужды на мох, который накапливает радиации больше, чем асфальт. А на площади под знаменитым колесом обозрения проводник наглядно учит не наступать не люки. 30 лет назад там парковались машины, которые мыли Припять, и всю грязную воду сливали в канализацию.

Казалось бы, когда это было, и велика ли разница с местом, где машины стояли! Но на асфальте счетчик показывает 100 мкР/ч (для Притяни это нормально; обычная норма для жизни – до 30). А вот возле люка значение сразу подскакивает до 900, как рядом с Саркофагом.

Безрассудность и предательство

На обратной дороге проводник рассказывает нам, как помогал местным жителям. Эвакуировали всех спешно, вещи забирать не разрешали. А у людей дома остались дорогие ковры, новые телевизоры. Но забрать нельзя, а мародерство пресекала милиция. В итоге люди передавали ключи от квартир, местные работники Зоны договаривались с милиционерами – мол, иду от хозяев, возьму такой-то их телевизор.

Разумно ли это было? Или из-за страсти к нажитому добру по стране разносились смертельные частицы радиации, а хозяева были чуть ли не преступниками? По-человечески винить их сложно, тем более что об адекватных материальных компенсациях от государства речи не шло. Хотя, по-хорошему, кто был виновен в сложившейся ситуации?..

Работники Зоны официальному расследованию и посадкам особо не верят, хотя и однозначного ответа у них нет. Зато кого ликвидаторы точно считали виновными – так это тех сослуживцев по ЧАЭС, кто сперва уволился и уехал, а через пару лет вернулся обратно, искать работу в Чернобыле уже после самой страшной ликвидации. На работу их брать не хотели, а бывшие коллеги относились как к предателям.

***

Чернобыль – это история не про ядерную физику, не про загрязненные территории и даже не про Островецкую АЭС. 30 лет после взрыва – это история про людей, которые стремятся нормально жить в свалившихся им на голову условиях, и про государство, которое с этими людьми совершенно не считается.

Читайте дальше:

«Мы – пепел». Откуда в Бресте опасная радиация

Катастрофа доверия. Почему власть и общество живут отдельно друг от друга

Ядерный взрыв в Беларуси: загадка Ольманских болот

 

Комментировать