Арт

«Покорность» Мишеля Уэльбека: как перестать беспокоиться и принять ислам

1170 Лидия Михеева

На обложке журнала «Charlie Hebdo», вышедшего 7 января 2015 года, красовалась карикатура на Мишеля Уэльбека. Писатель выпустил роман «Покорность», посвященный будущей тотальной исламизации Франции.

В тот же день случилось событие, затмившее любые литературные сенсации: редакция «Charlie Hebdo» была расстреляна экстремистами. «Журнал» рассказывает о том, почему роман Уэльбека – утопия, а не антиутопия.

Стечение обстоятельств сделало излишними любые акции по раскрутке «Покорности» во Франции. Кощунство, но факт: расстрел «Charlie Hebdo» стал лучшей рекламой для романа о будущей мусульманской Франции. «Покорность», которую быстро окрестили антиутопией, широко обсуждается, ее читают ее же герои – политики от Олланда до Марин Ле Пен. Книга уже переведена на русский.

Тем не менее, ожидания тех, кто надеется встретить в романе политическую остроту, антиисламизм, кровавые спецэффекты и пестрые картины невыносимого будущего под игом «плохого ислама», будут обмануты. «Покорность» не рисует ужасы некого исламского Мордора на месте Европы в отдаленных цивилизационных перспективах. И не то чтобы сильно критикует ислам как таковой. Она лишь прогнозирует неизбежный роста влияния мусульман на политическую повестку Франции.

Общая интонация книги – пораженческая.

Главный персонаж книги Уэльбека – литературовед Франсуа, преподающий в Сорбонне. Ему немного за сорок, и всю жизнь он посвятил изучению творчества Гюисманса, французского писателя рубежа XIX-XX веков, наиболее известного своими декадентскими и мистическими романами. В конце жизни Гюисманс, с которым главный герой соотносит собственную судьбу, стал набожным католиком.

На носу 2022 год. В неспешное существование университетского преподавателя Франсуа вдруг врываются тревожные события на улицах Парижа. Уличные протесты, вооруженные столкновения – страна, кажется, стоит на пороге гражданской войны между иммигрантами-мусульманами и «коренным населением». Но угроза полного хаоса отступает благодаря тому, что на президентских выборах побеждает Мохаммед Бен Аббес, мусульманин, обещающий стране все прежние экономические свободы, умеренную исламизацию, возврат к традиционным ценностям.

Экономические вопросы скоро станут вторичными по сравнению с ценностным разломом, а противостояние левых и правых утратит всякий смысл, прогнозирует Уэльбек.

Поэтому в «Покорности» самым парадоксальным образом «Мусульманское братство» вступает в коалиции с правоцентристами, также разделяющими традиционные ценности (пусть и на базе христианства), а не с левыми – антиклерикалами.

Подробное разжевывание перестановки политических сил в будущей Франции занимает существенное место в романе, и эти несколько искусственные вставки могут показаться неуместными тому, кто ждал от книги фантастических выкрутасов а ля «Мечеть Парижской Богоматери» Елены Чудиновой. Роман Уэльбека реалистичен и не гонится за дешевыми вау-эффектами.

Кроме того, француз Уэльбек, в отличие от русско-православной писательницы Чудиновой, осознает, что если есть у «европейскости» или «французскости» некая сердцевина, противостоящая мусульманским традициям, то символом его является отнюдь не Нотр Дам де Пари, а Сорбонна.

Именно секулярный дух Просвещения, дух свободной мысли и свободы политического действия, дух 1968 года Уэльбек отдает на откуп мусульманам. Оксфорд купили катарцы. Саудиты заинтересовались Сорбонной. И вот почти сразу после избрания президента-мусульманина преподавать в Сорбонне могут только те, кто принял ислам, а короткие юбки студенток сменяются традиционной мусульманской формой одежды. Никаких революций, никакого надрыва и трагедий. В одночасье, но тихо, без шума и пыли.

Неотступность и закономерность таких изменений Уэльбек проговаривает спокойно и обреченно. Его герой не испытывает по их поводу никаких сильный эмоций – конечно, он был бы не прочь продолжить преподавание в Сорбонне, но сильного потрясения или горя по поводу ее преобразования не испытывает. Французские интеллектуалы – взрослые люди без лишних иллюзий, и когда мир рушится, они становятся лишь менее разборчивы в выборе вин.

Впрочем, размышляя о судьбах родины, Франсуа все же меланхолично задается вопросом о том, готовы ли современные французы отдать жизнь за свою веру подобно воинам, защитившим когда-то Европу от арабов при Пуатье. Сам он готов умереть, но умереть «в широком смысле слова».

Уэльбек, не нагнетая особенно страсти, констатирует обреченность носителей «европейских ценностей» и покорность героя новым обстоятельствам и новому традиционализму с мусульманским лицом. Политическая и сексуальная свобода герою Уэльбека наскучили, и даже атеистом он является, кажется, случайно, от лени.

Портрет француза-интеллектуала, написанный Уэльбеком, не многим отличается от сонма уставших от жизни «креаклов», менеджеров среднего звена и прочих «типичных представителей» современности, прошедших по страницам его романов. Эмоциональная отмороженность, но без особого цинизма, отсутствие желаний при наличии потребностей, привычка смотреть политические телешоу для развлечения при общей аполитичности. Без всяких сантиментов относится Франсуа и к своей личной жизни, описывая смену подружек как рутину, от которой он сам порядком подустал. Если и есть в его жизни какой-то аналог «любви» – то это страх одиночества.

В общем, типаж этот вполне знаком читателю еще с «Постороннего» Камю, а художественный прием – соотнесение главным героем собственной биографии с биографией исторического лица – с сартровской «Тошноты».

Только спустя годы все экзистенциальные страсти типа меланхолии, ужаса заброшенности и абсурда мира, которыми Камю и Сартр наделяли своего героя, утихли и размылись. Осталось констатировать лишь то, что ощущение пустоты, на которую якобы обречен свободный житель благополучной Европы, неизлечимо, и подтрунивать над тем же Сартром со товарищи – мол, популярные некогда леваки оказались всего лишь безответственными балаболами.

Дегероизированный герой у Уэльбека утратил уже не только все социальные качества, но и способность желать чего-то для себя лично.

На фоне скупых описаний эмоций главного героя особенно выделяются перечисления еды, которую он поглощает. Блюда азиатских кухонь, которые он покупает на вынос и разогревает в микроволновке, и алкогольные напитки детализированы куда больше, чем его переживания.

Центральные места в романе, – политические предсказания, поданные в виде диалогов героя с более сведущими согражданами, – обрамлены пышными описаниями трапез. Уэльбек будто противопоставляет всем видам бесчувствия и бессилия последний оплот сенсорной радости героя – пищу.

Что же касается политических предпочтений или мировоззрения вообще, то эти категории применительно к главному герою звучат как-то излишне пафосно. Скупость мира его интересов нельзя назвать даже мещанством или мелкобуржуазностью, поскольку стремление к комфорту не становится для него самоцелью. Он слишком интеллектуален, чтобы по-настоящему наслаждаться простым благополучием, чтобы любить, чтобы впадать в сантименты по поводу смерти родителей. На фоне всей этой гулкой пустоты робкие всплески потуг на желание выглядят особенно жалко.

В общем-то, подобный психологический портрет можно составить для героев почти всех романов Уэльбека. И в «Покорности» писатель наконец находит простой и логичный выход из тотального уныния, в котором прозябают его персонажи – остается только обратиться в ислам.

Речь идет, конечно, не о внезапном пробуждении веры в Творца или попытке поставить себя на позицию Другого (например, начать симпатизировать терпящим лишения мигрантам). В «Покорности» принятие новой веры выглядит всего лишь как акт приятия новой, более удобной модели существования – причем в бытовом смысле.

Демократическое большинство, пусть и с перевесом в пару процентов, выбирает путь традиции. Что же делать, при таком раскладе проще подчиниться. Тем более что алкоголь умеренные мусульмане-французы отвергать не подряжались, а многоженство решит проблему одиночества, полового удовлетворения и трехразового горячего питания.

С первого взгляда, «Покорность» будто бы вторит ксенофобной риторике российского ТВ: мол, доиграется Европа со своим мультикультурализмом. Даже если читать роман таким образом, Уэльбека отличает осторожность – прямолинейной критики и тем более исламофобии вы тут не заметите, только сдержанно-злые шаржи, но их он нарисовал скорее на этнических французов, обращающихся в ислам, чем на мусульман-иммигрантов.

В то же время, его роман неплохо дополняет картинку канала Euronews, демонстрирующую солидарность французов после терактов в Париже. Множество небезразличных молодых людей, ставящих свечи, митинги в защиту мусульман, призывающие не отождествлять ислам и терроризм, – все это сосуществует с несколькими партиями правых, а также гражданами, живущими по принципу «будь что будет» и готовыми принять любую Францию, любую Европу.

Одним плох роман Уэльбека. При всей своей сдержанности, стремлении дать реалистичный прогноз политического процесса, не паразитируя при этом на эмоциях антиисламистов, книга эта сегодня выглядит скорее утопией, чем антиутопией.

Роман Уэльбека заставляет еще раз задуматься о том, насколько не сопоставим гипотетический урон «от мультикультурализма» и реальная угроза со стороны террористов-радикалов, которая из мультикультурализма никоим образом не выводится.

Умеренные мусульмане, демократическим путем побеждающие на выборах во Франции? Тонкие политические манипуляции и мягкое доминирование? Может, это не худший вариант? – хочется сказать сейчас, когда после терактов в Париже вся Европа находится в напряженном ожидании новых всплесков насилия.

Только вот, боюсь, лидеры ИГИЛ с не меньшей готовностью направили бы свою агрессию и против собратьев по религии, отступивших от фундаменталистского уклада. А про ИГИЛ в романе нет ни слова.

Фото: DW, oбложка журнала «Charlie Hebdo», посвященного выходу романа Мишеля Уэльбека «Покорность»

Комментировать