Арт

«Мы маленькие дети, нам хочется гулять!»

Так пели звонкоголосые подростки в незабвенном «Электронике». Под этим «гулять» подразумевалось все то, что «положено» детям помимо обязаловки-учёбы. То, что составляет суть и содержание детского мира и располагается в пространстве игры, свободы, беспечности и радостной траты времени на всякую «чепуху». Гулять значит играть в футболы-волейболы, лазать по стройке и другим запретным и труднодоступным местам, отыскивать употребимый в изобретательских целях хлам, плавить оловянных солдатиков в чайной ложке, катать на мопеде девчонок. Ходить на танцы-дискотеку. В кино. Да мало ли что еще.

Подростки в советском кино умели дружить, причем как со сверстниками своего и противоположного пола, так и со взрослыми. В дипломной работе Тарковского «Каток и скрипка» взрослый мужчина приглашает случайно встреченного мальчика в кино «на Чапаева». Надо ли говорить, что никаких сомнительных подтекстов такая дружба в фантазии советского зрителя не вызывает.

Да что дружить – любить умели! Те, кто в свое время плакал над «Вам и не снилось» или «В моей смерти прошу винить Клаву К.» знают, что подростковая любовь в советском кинематографе по отношению к любви взрослой выполняла функцию идеала, задавала тот самый предел чистоты, самоотдачи, преданности, который позже, в мире взрослых, отягощался биографической и психологической нагрузкой, неизбежно заземляющими любую историю любви.

Понятно, что этот «канон» подросткового кино говорит нам не столько о реальности, сколько о том, как эту реальность предлагалось видеть и к чему стремиться. Он скорее предписывает, чем описывает. Но с неизбежностью и описывает тоже, не теряя связи с реальностью.

Позже к этому идеализированному образу подростка добавились и портреты из фильмов «Чучело» (1983) Ролана Быкова и «Курьер» (1986) Карена Шахназарова. Чуть ли не впервые подросток показан как существо, способное на жестокость, выраженный эгоцентризм, лень, приспособленчество. Показана была и непримиримая вражда, непереводимость языков «почти взрослых» на язык «просто взрослых».

Казалось бы, все это было намечено в лирическом и очень уж деликатном «Доживем до понедельника» (1968) Станислава Ростоцкого, только потом «подкрутили яркость и контрастность». Да, и там присутствует тема предательства, показаны самые разнообразные типажи: «рвачи» и тихони, те, кто шпыняют слабых, и слабые, которых шпыняют.

Но конфликты в «Доживем до понедельника» всякий раз показаны не столько как экзистенциальные, возрастные, чисто психологическое, а как сбой настроек внутри коллектива. Возникают они «как бы» оттого, что коллектив не смог правильно «гармонизировать» цели и установки своих членов – урезонить зарвавшегося, объяснить непонятливому, наказать виноватого или оценить заслуги достойного. Авторитетом, который должен блюсти эту гармонию выступает, конечно, Учитель – мудрый и волевой, как историк Илья Семенович или неумелый и истеричный, как учительница русской литературы, измывающаяся над учениками, доверившими ей самое сокровенное в сочинениях о счастье.

Несмотря на довольно фаталистический нерв фильма («дураки остались в дураках», бестолочи – бестолочами, достойные люди – достойными людьми, а червь предательства и лицемерия – неистребим), именно ощущение наличия какой-то групповой солидарности внутри подросткового мира, в существенной степени замкнутого, живущего по своим законам, а также некой инстанции справедливости вне его, в мире взрослых (Илья Семенович), давала ощущение не-без-надёжности.

Безнадёжность появилась позже. Вместе с правом на сексуальность (а не только платоническую влюбленность), правом ненавидеть, правом испытывать боль, страх, желание умереть и желание быть лучшим, любимым, признанным. Постепенно рушился авторитет мира взрослых. В «Курьере» родительская жизнь выглядит тесным аквариумом беспросветного одиночества (героиня Инны Чуриковой) или лицемерного потребительства (герой Олега Басилашвили). Нет не только идеалов, нет даже опоры, нет того взрослого, за которого хотя бы не стыдно, или которого не жалко.

Примерно под этим знаком проходит время конца 80-х и 90-х – эпоха жестких драм о взрослых детях-зверятах («Меня зовут Арлекино», «Маленькая Вера» и др.), для которых пубертат – это уже не игры электроников, а жесткая борьба за существование в злом мире беспредела. Беспредел постепенно сменяется сытыми двухтысячными, которые готовят новый перелом – и новый образ подростка.

Документалки и художественные фильмы Валерии Гай Германики не то чтобы открыли – скорее дали голос этому подростку: уязвимому и жестокому, рвущемуся к сексу, одинокому, постоянно находящемуся в кислотной среде крайне нетолерантного коллектива. Такой портрет подростка у Германики выглядел как приговор не только институту школы, но и всему миру взрослых, которые оставили детей наедине с ними самим, поместив в клетку-школу, где они пытаются ужиться, подружиться, спариться друг с другом по тем правилам, которые способны придумать себе сами, без всякой опоры на позитивный пример или опыт своих родителей и учителей.

И, тем не менее, несмотря на всю «актуальность», «злободневность», «социальность» и прочие эпитеты, которым наградили критики сериал Германики «Школа», в нем очевидно крылся какой-то подвох. Да, это про одиночество. Да, это снято в стиле «Догмы-95» (а отнюдь не «в стилистике документального кино», как иногда пишут, кажется, не понимая, что нет никакой единой стилистики документального кино), а значит где-то на грани с артхаусом. Да, как и положено симпатизантам Триера, Германика (и/или ее сценаристы) вставляет в свою имитацию реализма заведомо «символичные» сюжетные натяжки.

Например, в первой же серии во время торжественного концерта по случаю юбилея, у заслуженного учителя Анатолия Германовича (явного двойника Мельникова из «Доживем до понедельника») случается инсульт. Кто-то вложил ему в конверт вместо открытки фотографии его полуобнаженной внучки, распечатанные с сайта знакомств, и «дедушка» рухнул, не перенеся такого зрелища. Так, с разбегу разбивается авторитет, «отцовская фигура» эффектно повержена, класс остался без классного руководителя, внучка – без дедушки, все ушли в отрыв. Открывая краны для выхода разнообразных разогретых паров (нетерпимости, сексуальности, отчаяния, страха…), Германика наблюдает. Наблюдает и зритель. Причем, прилипнув к экрану – по опросам, около трети россиян следили за развитием сериала «Школа», ругая или хваля, но следили!

Тут впору бы и порадоваться возросшей сознательности населения. Затеплилась надежда, что и школьники, и их родители, посмотрев на себя со стороны, что-то поменяли бы в отношениях друг с другом.

Вот и новая «радость» – еще один сериал о школе вышел в топ телевизионных рейтингов – «Физрук» с Дмитрием Нагиевым в главной роли побил всевозможные рекорды развлекательного канала ТНТ.

Главный герой сериала – бандит, который устраивается на работу в школу учителем физкультуры с целью войти в доверие к дочке шефа, который его уволил с поста начальника охраны. Эта изначальная сюжетная натяжка, призванная оправдать попадание брутального мужика на «гелике» (так любовно называет Физрук свой гелендваген) в школьную атмосферу, рисует общую фабулу сериала самым комичным образом: получается, весь сыр-бор из-за невзаимной любви одного брутального бандита к другому – интеллектуально-циничному. Однако все эти натяжки быстро забываются, как только внедрившийся в учительский и «детский» коллективы Физрук начинает действовать. Подростков он плющит и оскорбляет, учителей – эпатирует своими манерами («Сука, журнал-то забыл!» – примерно в таком ключе он общается с коллегами в учительской) и соблазняет (благо, есть для этого и «гелик», и шрам на пол-лица, и, «тупо деньги»).

Реализма в сериале – ни на грамм, хотя есть отдельные «социально-критические» намеки – типа продажного районо, торгующего дипломами «заслуженного учителя», припыленного директора школы, метросексуала-Единоросса, попытки рейдерского налёта на бизнес бойфренда одной учительницы. Впрочем, с ними же мешается и полная фантастика – как в мелочах, так и глобальная. «Правильные» училки, женихи которых летают в Париж за обручальными кольцами; подростки, посещающие закрытые вечеринки в тех же ночных клубах, куда ходят мужики на «геликах»; сауна в подвале школы, в которой вусмерть напиваются учителя; похотливая завуч, находящая свою любовь во владельце стриптиз-клуба…

Кстати, о стиптиз-клубе. Если посчитать, сколько экранного времени занимают сцены в этом заведении, получится не многим меньше, чем в школьных классах. Помятые мужские лица а ля «лихие девяностые» (куда уж круче, фактурнее!), упругие женские ягодицы, облаченные в стринги, тюремно-гопнический сленг, туда же и Александра Гордона в роли самого главного бандита (вместе веселей!) – примерно так, видимо, рассуждали создатели сериала, и были правы – сработало!

Взрослый мир бандюганов, секса, бухалова абсолютно легитимно сросся с темой подростковых любовей, школьных ссор, первого раза, отношений родителей и старшеклассников. Куда уж там «Географ глобус пропил»! Тут Учитель способен не просто выгнать из класса пинком или сунуть мокрую от мочи тряпку ребенку в лицо. Тут он может и нос сломать баскетбольным мячом, так, случайно, на радость, на забаву людям.

По сути сверхпопулярный «Физрук» представляет собой гибрид всех прежних ситкомов российского ТВ: это «Универ», «Папины дочки» плюс среднестатистический сериал про ментов и бандитов, со стрельбой, стриптизом и черными кожаными куртками.

О чем говорит такой жанровый микс?

О гомогенизации аудитории сериала, предназначенного одновременно и для пришедших из школы подростков, и для их варящих борщ мам и бабушек, обожающих Нагиева, и для их старших братьев и отцов, выражающихся примерно так же, что и главный герой («Ловко ты писю к носу подтянула!» – что на языке крутых мужиков на «геликах» означает «указала на ошибку, оплошность»).

С этой же искусственно гомогенизированной аудиторией о сексе и любви говорят, как предполагается, на одном с ними языке – в терминах «дать», «чпокнуть», «натянуть». Может быть, таким образом подростку «возвращается» право на сексуальность и влюбленность? Только она какая-то… сразу не подростковая. Как если бы после звонкого а-сексуального детства вдруг сразу наступило мрачное похмелье уставшего от жизни и других людей бабника. Из вселенной, в которой секса не было в принципе, зритель сериала сразу попадает в мир, где он существует в выхолощенных механистичных формах, как чисто технический процесс, с которым (ради собственной безопасности) нужно подходить с максимальным цинизмом и сарказмом.

Полная экспансия взрослого мира в детский происходит и на сюжетном уровне, и на жанровом. Взрослый мир дан в двух вариантах: мир нищих учителей (а ля учитель химии) и мир бандитов, их «тёрок», разробок и развлечений. В детском мире происходит то же, что и в любой мыльной опере – различные пары меняются партнерами, перераспределяя своё либидо. Физрук любит одну, но по три-пять раз за серию «чпокает» другую. Это называется любовными страданиями взрослых. С кем и когда главная героиня, милая полненькая девочка, утратит девственность? Давайте проголосуем на форуме на сайте сериала! Это называется школьной любовью.

Детства, как и подросткового возраста больше нет. Особенно зловеще это выглядит в обществе, помешанном на борьбе с педофилией. Слияние детства с не-детством само уже превратится в сплошную социокультурную педофилию. Борясь с отдельными сексуальными маньяками, на уровне допустимого в поп-культуре общество давно уже изнасиловало своих детей и подростков. Как только у бывшего мальчика отрастают усы, а у девочки – грудь, остается одно – зажмурившись, сигануть во взрослость.

В этой мысли меня окончательно убедило посещение официального сайта сериала «Школа». Окошко для онлайн просмотра оказалось обрамлено баннерами, рекламирующими увеличение члена (тут же, конечно, и сам герой во всей красе), советами как «трахаться по 4 часа подряд» (гифка прилагается), а также предложение поиграть в «Сюжетную секс-игру» (баннер ротирует несколько картинок с групповым сексом).

Что сказать. Да, теперь фильмы и сериалы для подростков, сегодняшние «Электроник» и «Гостья из будущего» – одна большая сюжетная секс-игра.

Выручай, Сыроежкин… 

 

Фото: Кинопоиск