Арт

Малоросский психопат. Новый «Гоголь», весь из жести

1027 Максим Жбанков

Классикам трудно. Поскольку благодарное человечество постоянно откапывает их останки, чтобы с песней протащить по городам и весям.

Говорят, в Штатах регулярно торжественно хоронят мрачного гения Эдгара По. И опоздавший на прошлые похороны имеет все шансы успеть на грядущие. Наш восточный сосед столь же рьяно воскрешает остроносого Николая Гоголя – чтобы впаять по-быстрому очередной генерации пофигистов и оттяжников. Нет смысла вещать о благородной миссии продвижения культурки в массы. Всё обстоит ровным счетом наоборот: магию слова разменивают на леденцы и тянучки. Вот вам новый Гоголь. Лизни, кусни, откинься.

Фильм режиссера Егора Баранова и продюсера Александра Цекало, шагающий по экранам столицы, на первый взгляд ничем не отличается от прочих поп-ремиксов гоголевского канона – вспомнить хотя бы «первый русский фильм ужасов» «Ведьма» (2006) или многострадального «Вия» (2013). Та же увлеченность пейзанской фактуркой и простодушной «страшной» картинкой, та же любовь к раскроенным черепам и девчачьему визгу, тот же триумф операторской техники над сюжетностью.

Рядовое смотрилово. Можно было бы отмахнуться и забыть, как страшный сон. Мешает изменившийся контекст, отчетливо задающий новый ракурс зрения.

Гоголь – оборотень и перевертыш. В нем есть всё. Мертвый классик успел побывать городским романтиком, сельским мистиком, реалистом, сатириком, националистом, православным, католиком, декадентом и реакционером. То скорбел, то пугал, то издевался.

На старте 2000-х Гоголь вдруг оказался лубочным малороссийцем – либреттистом серии новогодних телемюзиклов имени русско-украинской дружбы (ах, Скрипка, ах, Киркоров, ох, Сердючка!), а уже в 2008-м в киноверсии «Тараса Бульбы» неожиданно прозвучал как певец плакатного российского патриотизма.

Нынче – новая стадия: Гоголь минус тексты. Точнее, Гоголь минус Гоголь. Глюки припадочного клерка эпохи Моторолы.

Главный вопрос к этой ленте – именно в природе героя. На автора роль персонажа примеряли и прежде: скажем, в британском сериале сэр Артур Конан-Дойл вел расследование не хуже своего мистера Холмса. Но там литератор вставал вровень с героем. Тут Николай Васильевич (Александр Петров), напротив, слаб, уязвим и перманентно травматичен. Две его нормальных фазы – сон и обморок. Все прочее – промежуточные стадии.

Темный романтизм провинциального мирка, его литературный дар, мрачная фантазия, безумная лиричность, гротескная оптика и почти патологичная острота переживания – главные составляющие гоголевского письма и его ключевые отличия – резвым движением режиссерского ланцета удаляются из кадра. О чем вы, родные! Николай Васильич-то ни при чем! Он – не талант, а канал. Контактное лицо. Связной с миром тьмы, всплесками качающий чужой контент. Чувак со скверным вай-фаем, постоянным обрывом связи и вечными перезагрузками.

Реальность сна, работа фантазии, мир визионера – богатая тема, но не для этого фильма. И не для этих авторов. Мастера экранного чеса (у «Гоголя. Начало» будет продолжение: сперва прокатят цикл из нескольких кинофильмов, а после их же продадут в телевизор сериалом) с богатым опытом телеразвлечений сложных блюд не готовят. Зато исправно всё перегоняют на фастфуд.

Ребята делают бодрое кино. Игры воображения? Тайны творчества? Да ладно! Замесим проще. Была готика – будет трэш. Скажем так: рогатые всадники, стаи голых утопленниц, летающие мертвые толстухи, огненные свиньи, кровавые свечи, блондинки в неглиже и брюнетки в зеркалах, британские замки посреди украинской глуши и над всем этим счастьем – господин Меньшиков в темно-красном сюртучке. То ли Фандорин, то ли Воланд.

А начнем всё с голой женской попы. Крупным, естественно, планом.

Сюжет подменен суматохой событий. Вспышка справа! Вспышка слева! Мозги навылет! Демонический хохот. Пьяный туман. И кто-то прячется в зеркале.

Истории тут пишутся сами. Сразу все, перебивая и перекрикивая друг друга. Персонажи, лукаво подмигивая просвещенному зрителю, поминают то экзекутора Яичницу, то министерскую шинель и открыто играют в чужое: фабула с серийными убийствами в глухой деревушке и визитом столичного сыскаря (а также общая атмосфера) похищена из «Сонной лощины» Тима Бартона. Кадр сквозь пробитый пулей череп ведьмы нахально копирует «Быстрого и мертвого» Сэма Рэйми. Осьминог в сюртуке и цилиндре убежал то ли из Лавкрафта, то ли из Геймана. А Олег Меньшиков в роли звездного сыщика Якова Гуро бодро предлагает «хлопнуть по рюмашке», откровенно цитируя собственного Костика из «Покровских ворот».

Цитатность – отличная отмазка от претензий по части оригинальности и смысла (спокойно, мальцы, это постмодерн такой!). Но одновременно – явная капитуляция перед сложностью стартового материала. С Николаем Васильевичем сложно и стрёмно. Да и с Украиной в целом всё как-то странно. Включим «вражий» колорит – а вдруг сверху обидятся? Не включим – а куда ж без него близ Диканьки? Гоголь вообще русский или как? Наш или что?

С южным пограничьем и его хтонической мифологией трудно. Лучше сделать вид, что их нет. И Украины тоже нет. А что есть? То, что не кусается. Веночки и жупаны. Дикие русскоязычные провинциалы с их бытовой чертовщиной, варениками, пампушками и кровавыми свадьбами. Недосмотренные окраины империи. Где самый талантливый и яркий – тёмный Коля Гоголь, нервный полузомби с сомнительным кругом информантов в потустороннем мире.

Главные манки нового «Гоголя» – кровь, огонь, рога и сиськи. Шумовые ярмарочные аттракционы. Пачка разрозненных сигналов, не способных сложиться в текст.

Как ни крути, факт налицо: Николая Васильевича обнуляют в особо циничной форме.

Гоголь? Знаем, смотрели. Придурок в трясучке. Довесок к попкорну.

«Журнал» также рекомендует:

 

Комментировать