Политика

«Была война, и было страшно». Что мы на самом деле знаем о войне?

1943 Лидия Михеева

Что мы в действительности знаем о войне? Хотим ли мы знать о войне? Или же мы просто хотим продолжать войну – искать врагов, чинить расправу, и зачастую без прироста знания и осознанности?

И вот снова на носу 9 Мая, красный день календаря. В этом году я как никогда не готова к его наступлению. Нет, я праздную. Праздную, примерно как полковник Исаев праздновал 23 февраля. Хотелось бы спечь в золе картошки и махануть 50 граммов, помянуть жертв и помолиться о «мирном небе над головой». К чему я снова не готова, так это к непрекращающимся дискуссиям о том, кто-таки победил в войне: американцы или Сталин; что было лучше – сдать Ленинград или допустить его блокаду; что ужаснее – георгиевская ленточка или красный флаг.

Кроме того, я как всегда не готова к бряцанию оружием на Красной площади и площадях иных цветов. К демонстрации длины дубинки, которая, чуть что, молниеносно шарахнет по макушке врага. К ряженым «ветеранам» с фальшивыми медалями на груди, приглашенными для массовости и зрелищности. К напряженным лицам реальных участников войны, пытающихся скрыть смущение и стыд при виде сегодняшних праздничных ритуалов и «пионэрии», в них участвующей. К аэродромной широте полей фуражки главнокомандующего нашей маленькой миролюбивой страны, использующий поздравительную речь на 9 Мая для того, чтобы рассыпаться угрозами в адрес наших недремлющих геополитических врагов.

Идеологические стервятники типа Проханова и мастера интернет-троллинга типа Артемия Лебедева (однажды неслабо поднявшего посещаемость своего и без того популярнейшего блога «наивным» вопросом о том, почему вообще надо радоваться, что Гитлер не завоевал СССР, может так было бы и лучше) с нетерпением потирают руки. Сейчас они напьются нашей крови, наших эмоций, насытятся враждой и ненавистью, которая выплеснется при выяснениях, чей дед – фашист, чей – партизан, чей – полицай, а чей из Берлина привез мебельный гарнитур и фортепиано.

Ситуация на Украине напрочь не оставляет шансов встретить 9 Мая без нервного срыва. Если раньше холивары на околовоенные темы выглядели скорее «эхом войны», отзывавшимся в коридорах политических актуалий, в этом году, увы, очевидно, что дворовая игра в войнушку с разделением на «наших» и «фашистов» будет вестись даже не до первой крови, а до успешной идентификации «фашиста» и его морального или иного устранения. Ведь мы – за правду. Мы очень переживаем и готовы принимать сторону и отстаивать позицию. Искать и находить врагов и виноватых.

Эмоций много, много пропаганды, но каждый из нас уверен, что отлично сумеет разобраться в том, какой информации стоит верить, а какую нужно отбрасывать как грязные инсинуации. Как мы, однако, безгранично доверяем собственному разуму, погруженному в компот из осколков лжи и обрывков фактов, доходящих до нас через множество испорченных телефонов. Быстрые в своих окончательных приговорах и веских оценках того, что происходит здесь и сейчас, мы, в сущности, катастрофически мало знаем даже о том, что происходило 70 лет назад, о событиях, о которых оставлено множество свидетельств и документов.

Мне повезло – когда я училась в университете, в беларусских вузах уже ввели обязательный курс по Великой отечественной войне. Уверена, что многие, прочитавшие предыдущее предложение, с удивлением не обнаружили частицу “не” перед “повезло”. Действительно, нагрузка по этому важному с идеологической точки зрения предмету нередко раздается кому ни попадя, его читают и непрофильные преподаватели. Часто студентам в лучшем случае показывают кино, вроде «Обыкновенного фашизма» Ромма. К нам же прислали хорошего специалиста с истфака, поэтому информации было много, а идеологических выводов не было в принципе.

Тогда же я перевела несколько довольно редких статей про Освенцим, мы ходили в музей Великой Отечественной войны, на «Яму» в бывшем гетто. Тогда же я узнала, где именно и при каких обстоятельствах в Минске проходили казни мирных жителей и подпольщиков, а также много другой абсолютно бесполезной для успешного функционирования в беларусском обществе всячины. Не весть что, но хоть что-то…

В тот год по ОНТ мучительно повторялась заставка какой-то программы, посвященной войне. О войне говорили эксперты, но сам ее анонс зациклило на одной фразе «Была война, и было страшно!». Она повторялась бесконечно. Стоило включить телевизор, и за час-другой ты мог услышать ее десятки раз. Мы с одногруппниками иронизировали: мол, да, несмотря на пафосные празднования, в сухом остатке в этот мессидж и укладывается все то, что среднему беларусу в действительности хотят и готовы рассказать о войне.

Война была, сограждане. Было страшно. Враги сожгли родную хату. Но мы всех победили. Слава нам! Нам!

В этот же год произошел случай, который стал для меня индикатором меры «открытости» знаний о войне для простого, но интересующегося хоть чем-то из истории своей родины человека. Тогда меня настолько увлекла тема оккупации и минского подполья, что я поехала в Дзержинский архив кинофотофонодокументов, в надежде, что там можно найти какие-то неопубликованные в немногочисленных источниках на эту тему фотографии. Увиденное, однако, показало, каким наивным был мой искренний порыв к знаниям.

Архив, где, по идее, хранятся важнейшие документы по новейшей истории Беларуси, естественно отнесенный подальше от столицы, представлял собой типичный кафкианский режимный объект. Не сильно многоэтажный, но достаточно устрашающего вида, он был обнесён заборищем, проём в котором мне удалось отыскать, только обойдя его по периметру полностью. У проёма лежала вдавленная колесами автомобиля в ноябрьскую грязь кошка. За забором, у входа в здание, была припаркована чья-то машина – никаких улик ее причастности к гибели кошки с первого взгляда мне не удалось обнаружить, но примечательной она мне все же показалась. Не разбираясь в марках авто, я не могу и по сей день предположить его стоимость, но и для Дзержинска, и для Минска, и для Москвы, и для Киева он выглядел достаточно сплюснутым и блестящим, чтобы заподозрить, что зарплата его владельца несколько превышает среднюю по стране.

На проходной у меня проверили направление от декана факультета, отобрали паспорт и направили прямиком к директору. В лифте оказалось, что кроме нескольких этажей, «растущих» вверх, у здания имеются еще и этажи подземные, коих больше, чем надземных. Хозяин встретил меня радушно. Окно в его кабинете выходило прямо на стоянку, на которой было припаркованное уже знакомое мне плоское авто, а сам кабинет был заставлен шикарной лакированной мебелью в лучших традициях белорусского стремления к красоте. На помпезном письменном столе красовались вымпелы с символикой ряда силовых ведомств республики. Утопая в огромном кожаном кресле, я сидела перед директором архива, внешности которого я закономерным образом не смогла запомнить, и пыталась объяснить, зачем я сюда припёрлась. Направление из БГУ удовлетворяло его лишь частично. Допрос длился недолго, минут сорок. И хотя давили на меня не сильно и чисто для порядку, явно не видя особых угроз для государственных тайн в какой-то там студентке, вышла я из кабинета взопревшая и немного покачиваясь. Меня передали в руки какой-то заботливой даме, которая провела меня в каталог, где я проторчала несколько часов, так и не найдя ни одного документа, который не был бы мне известен и мог бы меня заинтересовать.

Уже на выходе меня догнал один из сотрудников архива. Под видом того, что он просто вышел покурить, он вцепился в меня и сбивчиво и быстро объяснил, что у нас есть темы, о которых не принято писать научных работ, потому что не только не защитишься, но и вылетишь отовсюду, откуда можно. Что есть темы, которые лучше не разрабатывать и документы, которые лучше не поднимать. В одной войне таких полузапретных тем найдется с десяток.

Радует одно, подытожил он. Радует то, что никого кроме нас это и не интересует.

Я тогда согласилась с ним. Детали о войне действительно интересуют далеко не всех. Большинству довольно мифологического слоя глазури или шокирующих страшилок, фактологическая сторона которых из памяти стирается, а остается лишь смутный страх и сгустки ненависти, которые хочется «разрядить» о сегодняшних «фашистов», кого бы ни подставили на их место владельцы первой и последующих кнопок телевизора.

Мой собственный вывод из той истории тогда был довольно прост. «Там» считают, что нам не положено знать.

Вопросы, которые я задаю себе сама сегодня, наблюдая парады сельхозтехники и поверхностные, но наполненный до краёв отборнейшим «хейтспич» споры о роли Сталина в войне, истинном лице партизан, коллабарационистах и вкладе в беларусскую культуру гаулейтера Кубе, примерно таковы:

что мы в действительности знаем о войне? Хотим ли мы знать о войне? Или же мы просто хотим продолжать войну – искать врагов, чинить расправу, и зачастую без прироста знания и осознанности?

Читайте дальше:

Символ нового фашизма. Полосатая лента – не моя Победа

Дети, заигравшиеся в войнушку. Кто хочет «это повторить»

Никогда снова! Почему я не «праздную» 9 мая

Лживые символы Победы: георгиевская ленточка, красно-зеленые «цветы» и «линия Сталина»

Комментировать