Арт

Бро Бродский. Поэт как соучастник

839 Максим Жбанков

Двадцать лет без Иосифа Бродского – юбилей наших разборок вокруг вечного пижона с римским профилем.

Круглые даты ухода знаковых имен стабильно в цене. На весах публичной славы жизнь весит меньше смерти. Поскольку финал личного трипа конкретного персонажа наконец позволяет высказаться о нем безнаказанно. Для роста мифа нужна дистанция. Так в поп-герои выходят диссиденты, эмигранты и мертвецы.

Посмертная любовь – всегда апокриф. Мы сочиняем себе человека, чтобы было с кем быть, когда вокруг пусто. Глобальное присвоение мертвых героев превращает их в коллекцию гаджетов, где каждый отыщет свой фетиш. Кто – имперца, кто – бунтаря, кто – желчного изгнанника, кто – беглеца в античность, кто – тень Ахматовой. Это зовется славой.

Поэт для читателя неизбежен как подельник со сдвинутой оптикой и расширенным словарем. Он интересен как свой другой – тот, кто стоит как бы рядом, но видит не то и маркирует иначе. В этом узнавании-открытии весь смысл работы со словом, которую автор проделал за тебя. А ты прочитал – и согласился. И дальше уже вы идете вместе.

Это крайне личный опыт. И посредники только мешают. Мешают критики и аналитики. Мешают родственники титанов и досужие мемуаристы. Мешают взвинченные фанаты и сетевые тролли. Но больше всего – сам автор как homo sapiens с путанной судьбой и пустяками своей ежедневности.

Тексту-Бродскому мешает Бродский-картинка. Текст весом и безупречен, человек с фоток конечен и уязвим. Надменный патриций в меховой шапке – вид в профиль, губы поджаты, подбородок выпячен. Профессор в кургузом пиджачке и пачкой распечаток в руках. Нобелевский пингвин с белой манишкой. Растрепанный чувак в джинсе с котиком на руках. Седой джентльмен на венецианской набережной. А еще можно добавить звук – чтобы сразу же убрать: авторы обычно свое читают скверно.

Переключая телеканалы в пражском отеле, попадаешь на русское ТВ, где идет архивная съемка: всклокоченный круглолицый очкарик в мятой рубашке. Явно навеселе. Поет мимо нот посреди эмигрантской веселухи «Очи черные». Здравствуйте, Joseph Brodsky!

Расчистим поле. Приберем иконостас. Любви не нужны детали. Ей достаточно встречи чувств, созвучности настроя, соразмерности сюжета. Событие делают не приватные обстоятельства Бродского-райтера, а наша способность удивленно потеряться в его тексте. Возможность вычитать там себя.

Там можно жить. Иногда кажется, что только там и стоит жить. Текст-Бродский значим как опыт глубинного погружения в глобальный бред, как упражнения в автономном плавании там, где обычно ходят строем. Это практики отдельности, всерьез понятные лишь другим обломкам империи.

Потаенный лиризм прорастает сквозь показной циничный гон, ломка ритма фиксирует сбои дыхания, сквозняки одиночества пронизывают пейзаж души, римские бюсты летят в вентиляционные шахты, и обогнуть земной шар стоит лишь для того, чтобы понять: ты везде эмигрант. Даже по месту прописки.

Лучший способ тут – поймать волну. Идти по следам. Не бояться обрывов. Делать паузы. И удивляться, насколько это все про нас. Вот, скажем, так – кусками, вразбивку, наугад:

«Все то, что я писал в те времена,

сводилось неизбежно к многоточью».

 

«Хорошо принять лекарства

            от судьбы и государства».

 

«Здесь можно жить, забыв про календарь,

глотать свой бром, не выходить наружу

и в зеркало глядеться, как фонарь

глядится в высыхающую лужу».

 

Или еще пара фраз:

 

«Свобода —

это когда забываешь отчество у тирана,

а слюна во рту слаще халвы Шираза,

и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,

ничего не каплет из голубого глаза».

 

«Я сижу в темноте. И она не хуже

в комнате, чем темнота снаружи».

 

Детальная работа со словом лишь подчеркивает легкость ритма речи, видимое спокойствие автора не скрывает эмоциональной напряженности, внешний ландшафт не столь важен в сравнении с внутренней жизнью автора. Вокруг шумы, внутри – музыка.

Это больше, чем литература. Стихи Бродского – всегда ментальное айкидо, способ превратить агрессивную пустоту изначально чуждой автору реальности в энергию текста. Поэтому он важен здесь и сейчас - для любого внутреннего эмигранта, ежедневно живущего в разладе с родной страной. И двадцать лет безнадежно ожидающего коллапса системы.

Бродский-тексты – мастер-класс свободы. Школа приватной самоорганизации в ущербной среде.

И другой свободы нам не дождаться. Просто потому, что другой не бывает.

Кто это сказал? Да вон тот рыжий чувак из соседней камеры. Бро Бродский.

Комментировать