Политика

25 лет спустя. Почему беларусы не выходят на Плошчу

3563 Севярын Квяткоўскі

Ровно четверть века назад в Минске проходили самые массовые уличные акции протеста в новейшей истории Беларуси. Что заставило беларусов тогда выйти на улицы – и почему они не делают этого сейчас.

Выходишь на улицу – и не веришь своим глазам. То, что показывают по телевизору про «загнивающий Запад» – просто перед тобой. Протест рабочих. Двигают в центр. На твоей далеко не центральной улице, где эти же самые рабочие ещё полгода назад шли на демонстрацию 7 ноября. Пока непонятно, против чего или кого конкретно протестуют. Но понятно, что на днях цены в магазинах выросли вдвое.

Идёшь с толпой. Доходишь на площади Ленина – и снова не веришь своим глазам: море людей, море рабочих. Кто-то приносит бел-чырвона-белы флаг, люди не против. Митинг, выступления. Начало серии забастовок.

Апрель 1991-го.

Этот уникальный случай из новейшей истории Беларуси вспоминают регулярно, когда речь заходит о протестном потенциале беларусов. Уникальность в количестве – не менее ста тысяч людей в одном месте с лозунгами протеста. Уникальность и в качестве: абсолютное большинство из них – рабочие. Уникальность в слаженности действий коллективов десятков предприятий. Уникальность в том, что в советской истории массовый протест беларусских рабочих был первым и последним. До конца СССР оставались считанные месяцы.

Полагаю, что аббревиатура «СССР» – ключевая в осмыслении протестного феномена апреля 1991 года. «Камуністычнае кіраўніцтва ні ў якім разе не жадала дапусціць, каб стваралася ўражанне, што пралетарыят выступіў супраць кампартыі», – пишет в своих мемуарах Сяргей Навумчык, который в то время представлял движение БНФ.

Компартия и пролетариат – это была разборка двух главных сил советского общества. Обидеть рабочих – означало обидеть весь народ. В свою очередь, рабочие обращались в высшую инстанцию – компартию.

Парадокс был в том, что за пару недель до начала забастовок большинство рабочих выступило за сохранение Советского Союза. Того самого Союза, который появился как проект компартии. Той партии, которую теперь рабочие обвиняли в своём незавидном экономическом положении. Это была претензия не идейная – скорее, наёмные работники обвиняли работодателя в неэффективном менеджменте.

«Руки рабочих,

Вы даёте движенье планете.

Руки рабочих, мы о вас эту песню поём.

Руки рабочих создают все богатства на свете,

Землю родную прославляя трудом!»

Рабочие позднего СССР были той генерацией, которая выросла в святом убеждении в собственной избранности. На планете, в СССР, «в республике».

БССР была одной из самых экономически развитых республик Союза. Военно-стратегическое положение Беларуси мотивировало послевоенный Кремль вложить колоссальные средства в индустриализацию и модернизацию Беларуси. Это был маленький советский рай. А тут вдруг – бах! – цены в два раза!

В течение следующих 25 лет вплоть до наших дней рабочие регулярно протестовали. Митинговали, бастовали, перекрывали дорожное движение. Метрополитен, Тракторный, МАЗ, Мотовело... Минск, Солигорск, Орша...

Но в эпоху независимости, а более точно – президентской Беларуси, у рабочих больше ни разу не получилось собраться всем вместе на всеобщую акцию, консолидировано выступить в защиту своих прав.

Как и в советские времена, они слышали из телевизора привычные дифирамбы про свою «избранность». С конца 1990-х потихоньку поползли вверх зарплаты, снова появились льготы в виде выгодных кредитов, всё возвращалось на свои привычные круги. А редкие вспышки недовольства были адресованы не «компартии» в виде первого президента, а директорам конкретных предприятий.

Апрельские протесты 1991 года был единственным в новейшей истории Беларуси, когда на тактическом уровне сошлись интересы разных групп беларусского общества.

Большинство рабочих интересовало в первую очередь выполнение правительством его финансовых обязательств. В то время как немногочисленная на тот момент «демократическая общественность» желала фундаментальных изменений в устройстве государства: независимости, демократии, частной собственности, свободы слова.

Независимость пришла из Москвы с фактическим распадом СССР после провала ГКЧП. И пролетариат, и партия были в растерянности – как теперь жить без привычного мироустройства? С 1994-го пролетариат стал слышать обещания про возврат к «лучшим временам» – и начал голосовать за эти обещания. И поначалу даже не прогадал – зарплаты стали расти.

У тебя растёт благосостояние, а тут какие-то чудаки организовывают митинги. Всю весну 1996-го бушевала «Менская вясна» – против политики недавно избранного Лукашенко. Количественно акции протеста не смогли превзойти демонстрации 1991-го. По самым оптимистичным подсчётам, «Чарнобыльскі шлях» 1996 года собрал 60 тысяч участников. Абсолютный рекорд для «демократической общественности».

Потом и акции в 20.000–30.000 участников считались успехом. «Чего хотят эти люди – ведь всё же хорошо идёт?». Пути двух групп общества кардинально разошлись.

Тольки не многие рабочие заметили, что характер отношений «наёмный работник – работодатель» изменился. Государство, привычное родное государство, к которому можно было взывать, требовать, благодарить, это большое абстрактное Оно стало очень конкретным. Государство стало капиталистом.

Если в СССР партия распределяла доходы согласно четко прописанной идеологической доктрине, то в государстве-капиталисте начал действовать принцип экономической целесообразности. И решения стали приниматься единоличного: кто глава компании – тот и решает. Государство превратилось в фирму.

Тихо и неприметно для большинства было удушено независимое профсоюзное движение. Ввели краткосрочные контракты – любого теперь можно уволить без объяснения причин по окончании срока трудового договора, который заключается на год.

Пока из России шли жирные нефтегазовые передачки, зарплаты росли. Но вдруг всё закончилось. 50-летние рабочие, которые когда-то в свои 25 смело митинговали на главной площади страны, оказались на голом окладе с трёхдневной рабочей неделей. То есть потеряли в доходах в три-четыре раза.

Но митинговать они уже не пойдут, хоть когда-то потеря дохода в два раза вызвала у них возмущение. Сотни тысяч людей обманули сами себя, обменяв свои права на несколько лет относительного «процветания».

Тем временем мир начал входить в постиндустриальную эпоху. «Представляешь?! – с восторгом делится знакомый, который побывал на угольной шахте в Германии. – То, что у нас в Солигорске делают триста человек, у них – роботы и четыре оператора за мониторами».

В Беларуси рабочие в том количестве, что есть, уже не нужны. Правда, и роботы на производствах не появились. Ведь наши трактора, косилки и сноповязалки не нужны в мире с таким качеством и такими ценами.

Беларусские рабочие дрейфуют в свой апрель 1991 года. Только к кому апеллировать? К своему избраннику? И чего требовать? Денег? А нет денег. Может быть – изменения общественных отношений, когда будет простимулирована частная инициатива? Не для себя, так для детей. Вряд ли мы услышим такие требования в ближайшее время.

«Когда мы переживём эти тяжёлые времена – а они рано или поздно закончатся, – нам тогда никто не страшен», – сказал Лукашенко на недавней встрече с работниками МАЗа.

Думаю, многие поверят, что «это просто полоса такая». Хотя это обман. Это не полоса – а закономерный результат отсутствия реформ в стране. В стране, которая – ненадолго – стала другой 25 лет назад.

Комментировать